Лучшие враги

Упоминать, что ее внук подарил мне магическую мастерскую, казалось излишней откровенностью.

– Жаль, она давно не с нами. Оставила мальчика сиротинушкой горемычным.

– Вы сейчас о Калебе? – на всякий случай уточнила я. Не знаю, как он себя чувствовал раньше, но теперь этот моралист совершенно не походил ни на сиротинушку, ни на горемычечку.

– О ком же еще? – вздохнула она. – Прекрасная женщина, ведь род держала в страхе, даже жить ни с кем не могла. Наведывалась пару раз в год, наводила шороху и уезжала. Вы с ней очень похожи!

Я подавилась чаем и уточнила:

– Чем же?

– Повадкой, госпожа чародейка! У вас, настоящих темных, одна и та же повадка. Вы смотрите на всех, будто прикидываете, как половчее проклясть.

– Отчего же «будто»? – полушутя отозвалась я. – Если присматриваемся, значит, планируем.

– Вы точно подружились бы, – покачала она головой.

– Или прокляли друг друга.

– А потом подружились! – Она подняла вверх палец. – Госпожа Грэм-старшая любила повторять, что настоящая дружба начинается с хорошего проклятия.

Видимо, бабуля Грэм знала толк в задорных отношениях! Наша дружба с Холтом Реграмом как раз началась с убойного проклятия честностью.

– Прошлым летом в поместье приезжали гости и оставили кое-какие вещи, – небрежно вымолвила она. – Поменяешь одежду, госпожа чародейка?

В жаре, как ни странно, хорошо елось, а соображалось хуже. Колдовать в плотном платье, чулках и осенних ботинках тоже было не огонь, трое потов сойдет.

– Спасибо, – с большой благодарностью согласилась я воспользоваться чужим гардеробом.

Легкое светлое платье, пахнущее мылом и лавандовыми шариками, висело на мне балахоном, едва достающим до середины икры. Вырез не оставлял простора для фантазии. Я не жаловалась на фигуру, но владелица платья наверняка гордилась своими аппетитными формами. Ростом, правда, не вышла…

И – для ее же блага! – пусть физиономией тоже не выйдет, потому как мне уже ужасно не нравилась эта неизвестная гостья, забывающая предметы туалета в поместьях чужих женихов. Единственное, что эту фигуристую коротышку отделяло от какого-нибудь проклятия, – мне нужно было во что-то переодеться.

Огладив себя по бокам ладонями, я подогнала одежду по размеру: заставила верх сузиться, подол удлиниться, а горловину уменьшиться. Босоножки оказались впору, а до следующего утра магической перекройки платья должно было хватить.

– Теперь можно и добрые дела творить! – выйдя из лакейской, торжественно заявила я.

В кухне с горячим очагом и аппетитными запахами еды не ощущалось, что дом фактически был покинут хозяевами. Стоило оказаться за пределами людских, как становилось очевидным: особняк крепко спал и не дряхлел только благодаря тому самому защитному контуру бабули Грэм.

С экономкой мы прошли по первому этажу. Мебель в комнатах скрывали белые чехлы. Воздух не пах ни старьем, ни пылью, да и пыли-то нигде не было. Невольно я подмечала на стенах печати, оставленные чародейкой. Старая Грэм давно ушла на тот свет, а чары по-прежнему не позволяли дому дряхлеть и сыпаться. Стоило контуру истаять, как комнаты с идеальными тканями и бронзовыми светильниками, такими блестящими, словно их начистили только вчера, охватило бы неизбежное разрушение, грозящее единственному наследнику большим ремонтом.

– А вот и господа Грэмы. Рисовали незадолго до трагедии, – вдруг произнесла экономка, притормозив в музыкальной комнате с накрытым простыней клавесином и дверьми, ведущими в сад.

Семейный портрет был живым. Если присмотреться, то подросток, стоящий за левым плечом матери, вздыхал, всеми силами стараясь показать, как его достало позирование, а супруги то держались за руки, то отпускали их. Родителей Калеба я видела впервые. Внешне он был похож на отца, но светлые глаза взял от матери: такие же холодные и острые.

– Господа погибли не в поместье, – вздохнула экономка. – Зверь напал в ночь по дороге в столицу.

– Калеб похож на отца, – вырвалось у меня.

– И он очень порядочный, – в голосе женщины прозвучали горделивые интонации, заставившие меня покоситься на нее с большой иронией. – Это у них семейное… Откуда начнете, госпожа чародейка?

– Отсюда, – не стала я откладывать дело в долгий ящик, все равно до вечера предстояло облазать весь особняк, одичалый сад и проверить хозяйственные постройки, чтобы не пропустить ни единого магического символа.

При первом же взгляде на печать выяснилось, что темная чародейка, как это ни абсурдно звучало, защитила защитные чары! Похоже, она рассчитала, что когда-нибудь в доме появятся дети, войдут в особый для чародеев возраст, когда колдовать еще толком не выходит, но сунуть два пальца в чужое темное заклятие – это не просто любопытство, а дело чести.

– Тетушка, вы пьете сердечные капли? – не сводя глаз со знака, спросила я.

– Никогда на сердце не жаловалась, – отозвалась она. – А что?

– На вашем месте я держала бы флакон под рукой.

– Зачем?

– За этим… – Кончиком пальца я прикоснулась к печати, даже магию не успела использовать, а стена выплюнула облако черного липкого дыма, мгновенно залепившего глаза, залезшего в нос и заполнившего легкие едким смрадом.