В детстве Эбигейл часто строила из себя дурочку и избегала неприятностей, но сейчас она изображала строгую директрису будущей школы, и образ разваливался.
– Дай посмотрю, – предложил Калеб.
– Не хватает еще, чтобы ты разглядывал мое опухшее лицо, – всполошилась Эбигейл.
С издевательской ухмылкой я следила за тем, как она изворачивалась точно уж на раскаленной сковородке, но чародей совершенно не собирался облегчать ей жизнь:
– От магического удара всегда остается нехороший след. Надо сделать примочку, я тебя провожу к Летисии.
– Нет! – страшным голосом воскликнула Эбби, отшатываясь от мужчины, словно он не просто протянул руку, а принялся колоться ощутимыми магическими разрядами. В общем, спектакль был скучный, и я утомилась.
– У меня был долгий день. Вы развлекайтесь, а я отдыхать.
– Пресветлый будет в курсе, Эннари! – бросила кузина мне в спину голосом, полным драматизма. – Уверена, он не оставит этот инцидент без внимания.
Я обернулась:
– Непременно расскажи! Но тогда уж жалуйся за дело.
Она прикрывала правую щеку, поэтому магия хлестнула по левой. Раздался звук звонкой пощечины. Голова Эбби мотнулась, на лице расцвел алый фигурный след, и можно было разглядеть очертания женских пальцев. Охнув, она качнулась в объятия Калеба. С другой стороны, хоть какая-то выгода.
– Встретимся у Парнаса, дорогая кузина, – улыбнулась я.
Не вынеся унижения, Эбигейл вытянула руку, и на кончиках растопыренных пальцев затрещало какое-то светлое заклятие. Крошечные искры было видно невооруженным взглядом.
– Эбигейл, – с раздражением сказал Калеб, – не выходи из образа страдалицы.
В спину мне еще некоторое время неслись девичьи причитания: хоровые от разбойниц и сольные от кузины. Как же в детстве я мечтала этой сестрице из ада влепить пощечину! Оказалось, в фантазии отвесить оплеуху было гораздо приятнее, чем в реальности. Я почувствовала себя разве что паршивой ведьмой, недостойной называться темной чародейкой. Никакого удовольствия! Даже желание оттаскать ее за волосы никуда не делось.
Вернувшись в комнату, первым делом я дощипала розу, сложила лепестки в мешочек и отправила почтовой шкатулкой в мэрию. В записке пояснила Боузу, что передаю снадобье от любовного недуга, проверила на себе – действует в считаные секунды. Пусть Хардинг сжует все до крошки.
Некоторое время потратила на уборку. Проследила, чтобы каждый вырезанный клочок, отодранный рукав и испорченное платье сложились аккуратными стопочками, и приготовила их к починке. В самый разгар наведения порядка, когда под потолком гардеробной в истерике летали лишние (на самом деле нет) карманы, раздался стук в дверь. Вряд ли Парнас постучался бы, чтобы вломиться в комнату, которую справедливо считал личной собственностью, и устроить головомойку. Уверенная, что за порогом обнаружу Калеба, горящего желанием прочесть очередную лекцию о дружелюбии, я открыла.
Так и есть, моралист пожаловал!
– Пришел осуждать, господин светлый чародей?
– Даже в мыслях не держал. – Он посмотрел на что-то за моим плечом. – Почему у тебя за спиной стоит платье?
Я недоуменно обернулась. Клетчатое платье с неровно отхваченной ножницами прорехой на юбке действительно последовало за мной через покои и теперь замерло позади, как привидение без рук и головы. Прямо скажем, жутковатое зрелище для неподготовленной публики.
– Брысь отсюда! – цыкнула на непослушную шмотку, и та немедленно драпанула обратно в гардеробную, размахивая рукавами.
– Выезжаем завтра в восемь, – коротко объявил Калеб. – Останемся в поместье на ночь, возьми какие-то вещи и оденься полегче.
– Ты же сказал, что не торопишься, – не скрывая иронии, припомнила я.
– Завтра в замке поднимется суета. Эбигейл умеет быть громкой.
– Я не боюсь шума.
– Зато шум утомляет меня, да и дел накопилось много.
Калеб вперил предупреждающий взгляд, чтобы не спорила.
– Тогда до завтра, – согласилась я и, прикрыв дверь, похлопала в ладоши, заставляя вещи шевелиться энергичнее.
Прошлое, конечно, изменить невозможно, оно пристрочено самыми крепкими нитками до самой смерти, но было бы нечестно не оценить стремление Калеба встать на мою сторону.
Утро пришло по-осеннему пасмурное, дождливое. К путешествиям погода не располагала, но с саквояжем в руках, прячась от капающего дождя под прозрачным магическим куполом-зонтом, я спустилась по узкой каменной лестнице во внутренний двор. Калеб подъехал на коляске… Верх, правда, был поднят, однако делу это явно не помогало.
– Доброе утро, – бодро поздоровался жених. – Поехали?
Одет он был легко. Я бы сказала, легкомысленно, в отличие от меня, наплевавшей на его совет и принарядившейся согласно противной погоде.
– Или нас снесет шквальным ветром, или мы окоченеем, – прокомментировала я сразу и его внешний вид, и выбор транспорта. – У тебя какие-то претензии к закрытым экипажам?
– Нет, – слишком жизнерадостно для паршивого утра улыбнулся он, сверкнув милой ямочкой на щеке.
– Тогда почему мы едем в коляске? Если что, я не поклонница свежего воздуха.
– Я думал, ты должна любить дурную погоду, – с иронией предположил он. – У вас похожи характеры.