Лучший частный детектив

— Представьте, да, все были влюблены в неё безответно. А причина заключалась в том, что здесь же в театре работал художником её сын, Павел. Талантливый молодой человек был, но ревнивец ужасный: к матери никого не подпускал, словно это и не мать его вовсе, а невеста, по меньшей мере. Такая, знаете, глупая ситуация сложилась тогда вокруг этой красивейшей женщины. Впрочем, её это как бы мало трогало, и со временем все привыкли к тому, что возле Катеньки всегда незримо находится её сын.

— И какова же судьба этой женщины?

— Увы, не могу знать. Как-то она впервые уехала в отпуск одна, без сына, и случился у Катеньки на морском берегу роман. Возможно, впервые в жизни. Он был военным, кажется, даже генералом, если мне не изменяет память, и жил во Львове. Она собралась за него замуж, а вместе они планировали уехать куда-то далеко за границу, где у генерала жила дочь. Так она рассказывала мне, увольняясь с работы. Обещала писать, как сложится её судьба, но писем мы так и не получили. Да и время тогда было такое, что не приведи Господь: конец девяностых, недавняя разруха, девальвация привычных ценностей.

— А что же её сын? Как он перенёс отъезд матери?

— Вы знаете, плохо перенёс. Я не могу сказать, отъезд ли Катеньки был тому причиной, но только он тронулся умом, попал в больницу, долго лечился, но так и не пришёл в себя окончательно. Я знаю, что наши коллеги помогали ему обустроиться в жизни, получить пенсию, но потом он резко отказался от их услуг. О его нынешней судьбе я, к сожалению, не имею известий.

— Странно… Вы не находите необычным тот факт, что его мать, при такой необычной любви между ними, оставила его, по сути, на произвол судьбы, уехав за границу в поисках счастливой жизни с мужчиной, который совсем недавно образовался рядом?

— Да, это всем бросилось в глаза, особенно женской части актёрского коллектива. Наши дамы, независимо от возраста, все как одна сказали, что всегда подозревали в ней черствую душу. Признаться, и для меня это было, мягко сказать, неожиданностью. Но сути произошедшего это не меняет: Катенька при всей своей прелести оставила больного сына и исчезла из этой жизни без следа.

— Простите, не могли бы вы уточнить: что значит «исчезла без следа»?

— Да то и значит, что никаких следов присутствия её в этом мире я не знаю.

— Я правильно понимаю, что, говоря в «этом мире», вы имеете в виду наш город? Или страну?

— Ну, разумеется, я имел в виду город, обозримое жизненное пространство, если хотите. Не в загробном же мире её искать на самом деле, прости Господи за такие слова.

— Леонид Иосифович, скажите, а не сохранился ли портрет этой женщины? Мне очень любопытно узнать, как она выглядела.

— Это не проблема, идёмте в холл. Там висят портреты всех наших актёров, наиболее талантливо исполнивших те или иные роли. А Катенька была просто великолепна в «Бесприданнице». Казалось, она создана для этой роли.

Мы спустились по лестнице в холл, и директор подвёл меня к стене, увешанной портретами.

— Вот она, Катенька Бурцева, прошу, как говорится, любить и жаловать. В это трудно поверить, но здесь ей около сорока пяти лет.

С портрета на меня, улыбаясь, смотрела молодая женщина, которой с трудом можно было дать лет тридцать. Фотографу удалось запечатлеть момент, когда её глаза излучали бесконечную радость оттого, что она молода, красива, талантлива и роль Ларисы ей необыкновенно удалась. «А ведь действительно хороша», — подумал я, вспомнив рассказ Алексея о том, в каких превосходных тонах описывал Екатерину Бурцеву врач, лечивший её сына. И ещё у меня исчезли сомнения в отношении того, кем была женщина на стене в квартире безумного художника. Это она, по словам Леонида Иосифовича, исчезла без следа, оставив сына наедине со своими проблемами.

Мы тепло расстались с директором театра, который взял с меня слово, во-первых, о том, что я непременно сообщу ему, если мне удастся узнать что-либо о судьбе Катеньки Бурцевой, а во-вторых, что на премьере «Гамлета» мы будем сидеть рядом в ложе для почётных гостей.

10

Дома я переоделся в экипировку мотоциклиста, проверил наличие патронов в обойме пистолета, и уже решил было покинуть квартиру, когда мой взгляд случайно упал на полку, висевшую рядом с письменным столом. Под шкатулкой, подаренной когда-то Лёшкой, неприметно лежала пачка бритвенных лезвий. Такой экзотикой я давно не пользовался, но лезвия не выбрасывал, помня науку, которую однажды преподал мне сосед.

Он вернулся домой после очередной отсидки уже немолодым человеком, имея намерение покончить с воровским миром, в котором был далеко не последним человеком. И отнюдь не угрызения совести привели его к такому решению, а банальное отсутствие здоровья. Сосед оказался на редкость интересным рассказчиком, который в моём лице обрёл благодарного слушателя. Я часами мог выслушивать его истории из жизни уголовного мира, о законах, царящих в этой среде, о незаурядных личностях, которых судьба заставила выбрать этот непростой путь.