Лучший день

Словно волна неистового гнева захлестнула окруживших его. Мир вокруг и около восьмисот сенаторов словно перестали для них существовать, они не думали ни о чём, кроме того, что тиран ещё жив. В едином порыве, озаряя блеском и десятками бликов лезвий, на Цезаря сыпались беспорядочные удары. Каждый хотел, должен был поразить его хотя бы раз. Жар тел ощущался там. Через многочисленные раны изливалась кровь, раздавался стойкий запах. Брут с кинжалом пытался протиснуться к тирану. Он лидер этого заговора, и Цезарь должен получить удар и от него. Вид вздымаемых и обрушивающихся кинжалов был фоном, всё, что они замечали. Цезарь крутился на месте, вырваться не получалось, его блокировали. От каждого нового удара его осекало словно плёткой. И вот их взгляды встретились. Когда Брут занёс кинжал, он будто бы на секунду задумался: «Ведь этот человек спасал меня несколько раз, пощадил моего родственника и одарил должностями, — но тут же с горячностью возразил себе: — Но может ли честность быть запятнана несколькими частными вмешательствами в чью-то судьбу?» Слова Цицерона громом звучали сейчас в его сознании: «Двойная тревога угнетает меня при мысли о тебе, Брут, так как и сам ты лишён республики, и республика лишена тебя». И рука сама, ещё вперёд мысли, обрушила нож. Тиран украл у всех республику. В этот момент Цезарь произнёс лишь обрывок фразы, часть греческой поговорки.

— И ты, дитя моё?

Почему он это сказал, Марк не понимал, ведь сделал он это не для себя. Убил тирана ради Республики. Все знают эту фразу: «И ты, мой сын, почувствуешь вкус власти». Удар кинжала пришёлся Цезарю в пах, следом ещё несколько уколов осадили его, и он пал у ног статуи Гнею Помпею Великому. Кровь вслед за вырываемыми кинжалами брызгами со звонкими звуками разбивалась в кляксы, ударяясь о мрамор, пачкая прекрасные мозаики. Тоги заговорщиков обильно обагрились алым. Тога тирана от хаотических ударов разъярённой группы и тщетных попыток выбраться из этого круга боли взметнулась и закрыла ему лицо. Золотой венец, сорвавшийся с головы, со звонким бряцаньем, озаряясь сияющими бликами, упал на холодный пол, как символ кончины тирана.

Заговорщики переглядывались, тяжело дыша. Кто-то хищнически улыбался, у кого-то блестели остервенелые глаза. Брут с удивлением заметил, что был легко ранен в руку, должно быть, его зацепил кто-то из своих. Чувство радости, даже гордости, переполняло его. Мысли его были высоко, они восстановили Республику, подобно его предкам рода Юниев, свергнувших последнего царя Рима. Когда кинжалы перестали сверкать, а тоги граждан были обагрены, тело с низвергнутым венцом лежало недвижимо. Из-под алой мантии Цезаря медленно расползалась багряная лужа. Зазвучал прерывающий воцарившуюся тишину голос Брута:

— Тиран пал! — провозгласил Марк, поднимая окровавленный кинжал.

Глаза их сверкали блеском, первая паника от дерзости содеянного ушла. Теперь лишь разгорячённый пыл, жадно хватающие воздух рты и остервенелые взгляды, одурманенные смрадом крови — результатом проигранной борьбы. Но всё, на что они рассчитывали, рухнуло. Зал почти с восьмисот сенаторами затих, стояла мертвецкая тишина, только шаги Брута и тяжёлое дыхание убийц.

Все с ужасом взирали на происходящее. Как ни надеялись заговорщики, их посыл был расценён однозначно: словно свора голодных хищников, накинулись они на Цезаря и, звеня кинжалами и толкаясь, едва не поранив себя в беспорядочном буйстве, совершили они убийство. В том, что увидели сенаторы, не было чести. Брут крутанулся на месте и повторил:

— Тиран пал!

Но увидел лишь лица, перекошенные от ужаса дерзкого убийства прямо на их глазах. Молодые и пожилые, смотрели все с одним взглядом — смеси страха и презрения. Никто не посмел вмешаться, но теперь будто прозвучала команда к действию. Все как один, словно живая река, кинулись к выходам. Зал заполнился гамом и шумом множества ног, охов и возгласов. Павшего Цезаря у ног статуи Помпея никто тронуть не посмел.

Спустя какое-то время молчание воцарилось в курии, атмосфера стояла гнетущая, тишина. Потрескивающее пламя, безучастно пляшущее в жаровнях, не нарушало её.

— Сенат не с нами, — раздался чей-то взволнованный голос.

— Всё кончено, — уже с некоторой паникой подхватил другой голос и с лязгом металла бросил кинжал на великолепную мозаику на полу. За ним последовали ещё несколько заговорщиков и побросали окровавленные кинжалы на холодный мрамор.

— Ты прав, для него, — съязвил третий голос, указывая на тело Цезаря. — Дело сделано! — воскликнул он после, эхо понесло это по просторам, устланным полумраком. Он явно пытался успокоить дрогнувших. — Ничего не изменишь, они пока что как паства без пастуха, скоро привыкнут.

После некоторого замешательства от скорой неудачи сразу после оглушительного успеха, от того, что не удалось произнести речь, и от того, что он не был услышан, Марк вернулся к реальности и словом пресёк все разговоры и невнятные бурчания среди сообщников: