Лучший друг

— Какое совпадение, — говорил он Опалихину на крыльце, — у меня, как тебе известно, пострадал от огня письменный стол, и я приобрел себе новый. И представь себе, — весело воскликнул Кондарев, — как две капли воды твой! Удивительное совпадение, — повторял он с веселым жестом.

— А где ты покупал свой? — спросил его Опалихин.

Кондарев назвал ему мастерскую.

— Ничего нет удивительного, — пожал плечом Опалихин, — там только и делают такие столы.

«Да уж я теперь это и без тебя знаю», — подумал Кондарев и рассмеялся хриплым смехом.

— Так стало быть, — заговорил он, обрывая смех, — если тебе круто придется, так ты прямо ко мне за деньгами-то? Да?

— Благодарю, благодарю, — с улыбкой повторил Опалихин.

«А не обожжешься?» — подумал Кондарев со злобой и добавил вслух:

— Так, пожалуйста.

Они расстались.

Грохотова Кондарев застал на крыльце. Он стоял в своем шелковом подряснике и озабоченно переговаривался о чем-то с приказчиком.

— О, Господи, — еще издали весело закричал ему Кондарев, — какими все дельцами обернулись! Даже Алексей Петрович о хозяйстве с приказчиком трактует!

И он со смехом передал свою лошадь подбежавшему кучеру.

— Да я вовсе не о хозяйстве, — отвечал Грохотов, здороваясь с ним и поглядывая на него мечтательными глазами, — я совсем не о хозяйстве. О каком хозяйстве? — вдруг спросил он Кондарева, точно очнувшись от сна.

Кондарев расхохотался.

— Ах, да, — спохватился Грохотов, — так я не о хозяйстве.

— А о чем же? О чем же, Алексей Петрович?

— Вот видите ли, — взял он Кондарева за пуговицу, — мне очень хочется приобрести живую фотографию.

— Чего? — переспросил Кондарев.

— Живую фотографию. Это, видите ли…

— А жнейки у вас есть? — перебил его Кондарев.

— Жнейки, какие жнейки? Ах, да, — спохватился Грохотов, — так зачем я тебя, милый, звал? — внезапно обратился он к приказчику. Он окончательно растерялся.

В кабинете, однако, он пришел несколько в себя и внимательно слушал Кондарева. А Кондарев говорил ему:

— Слушайте же, Алексей Петрович. Требуйте как можно скорее отчета в земских деньгах от Опалихина. Его дела сильно пошатнулись, он много задолжал этой зимой в Петербурге, и кто знает? А от отчета он отвиливает. Я его сегодня видел. Очень отвиливает. А ведь за земские деньги вам отвечать-то придется. Так вы хоть самого себя поберегите-то.

— Хорошо, хорошо, — соглашался с ним Грохотов, — только вы почаще, пожалуйста, напоминайте мне об этом, а то ведь вы сами знаете, какая у меня память.

— Я буду вам твердить об этом хоть каждый день, — говорил ему Кондарев, — но только и вы будьте энергичны.

— Слыхали новость? — кричал Столбунцов, влетая в гостиную Ложбининой.

— Ну? — оживились обе дамы сразу.

— Опалихин, не нынче-завтра, летит в трубу.

— Да быть этого не может! — изумились Вера Александровна и Людмилочка.

— «Клянусь позором преступленья!» — расхохотался Столбунцов. — Об этом весь город кричит. Скоро наверно и в газетах пропечатано будет: «Нам передают из верных источников, что известный в нашей губернии деятель по сельскому хозяйству г. О., к сожалению, и т. д.».

Столбунцов снова расхохотался и, потирая ладонью бритое, как у актера, лицо, подсел к Людмилочке.

— А все женщины, — говорил он ей, — все женщины! Опалихина, как слышно, одна француженка на двадцать тысяч в Петербурге обмусолила, да кто-то в картишки обсахарил!

Между тем Кондарев возвращался к себе домой, бледный, с усталым лицом и тусклыми глазами. «Ну-с, Сергей Николаевич, — думал он об Опалихине, — пути я себе широко открыл и цепи все до единой сбросил, только вкусно ли покажется вам, когда ваша же вера по вашей спине палкой заходит!»

Он лениво шевелил вожжами, сутулясь на своих дрожках и, устало вглядываясь в синий мрак летней ночи, думал снова: «Что я вас в яму столкну, это для меня уж не загадка даже; послушаю-ка, что вот вы запоете, когда крышка над вами захлопнется, и вы как крыса в ловушке замечетесь».

В поле было прохладно. Клочки сизого тумана ползали кое-где над ложбинами, лениво шевелясь, как перебирающиеся куда-то черепахи, и крик лягушек гремел с берегов Вершаута, сливаясь в один окрик и наполняя собой всю окрестность.

XII

Ложбинина сидела у себя в беседке, над обрывом Вершаута, вся раздушенная и расфранченная, небрежно раскинувшись в кресле. Ее глаза мечтательно скользили по стенам беседки. Она о чем-то думала, порою поглядывая на Людмилочку. А Людмилочка расхаживала взад и вперед по беседке, игриво раскачивала плечами и, смешно выпятив свои розовые губки, насвистывала какую-то мелодию.

— Ты что это, грустишь, что ли? — неожиданно спросила она Ложбинину, на минуту останавливаясь у ее кресла. Та лениво шевельнула полными плечами.

— Немножко, — отвечала она с томной грацией.

— О чем?

Людмилочка снова заходила по беседке и, сложив назади руки, закачала плечами.

— Вот видишь ли, — шевельнулась Ложбинина, — вчера я получила письмо от подруги; она пишет мне о моем муже.

— Ну?

— Ведь ты знаешь, ему раньше совсем не везло по службе, а теперь фортуна ему улыбнулась, и он накануне губернаторства.

— О-о-о, — насмешливо протянула Людмилочка и добавила: