Лучший друг

— Нет-с, па-а-звольте-с! — проговорил он хрипло, отбирая у Кондарева ключ. — Случилось так, что и я, и Сергей Николаевич были в кабинете, и только-с! Я и Сергей Николаевич! — вскрикнул он. — В этом кабинете совершена кража и теперь-с в наших интересах, понимаете ли-с, в наших интересах, чтоб ключи были испробованы. Не-пре-менно-с испробованы! — повысил он голос. Порывистым движением он достал из кармана свой ключ и подбежал к Ложбининой.

— Милая барыня, — заговорил он, — возьмите эти два ключа и испробуйте ими стол Андрея Дмитрича. Милая барыня, — повторил он, — снимите с нас позор!

Ложбинина стояла в колебании.

— Я этого не позволю! — заломил Кондарев руки.

— Это не ваше-с дело! — резко крикнул Столбунцов. — Это-с наши личные-с интересы! — повторил он голосом, свистящим от бешенства. — Вы можете не возбуждать уголовного преследования, это вот вы в праве, — сердито добавил он и передернул плечами.

— Делайте тогда что хотите, — развел Кондарев руками.

— Милая барыня, — повторял Столбунцов перед Ложбининой, — снимите с нас позор!

Ложбинина с смущенным лицом тихо приняла из его рук оба ключа и отправилась с ними в кабинет. В прихожей сразу стало невозмутимо тихо. Все точно замерзли. Только Грохотов беспечно чертил что-то по полу своею тростью.

Вера Александровна вновь появилась в прихожей; ее лицо было бледно; все повернули к ней головы одним движением. Даже Грохотов перестал чертить тростью.

— Подошел ли мой ключ? — хрипло спросил ее Столбунцов, принимая из ее рук оба ключа и передавая один из них Опалихину.

Ложбинина отрицательно качнула головой.

— Нет!

— А мой? — задал вопрос и Опалихин и чуть-чуть побледнел.

Ложбинина быстро и в замешательстве пошла мимо него вон из передней. У самых дверей она прошептала:

— Ваш? Да! Подошел.

XVI

— Хорош мальчик? — спрашивал Столбунцов Людмилу Васильевну, подвозя ее в своем экипаже домой. Все его бритое, как у актера, лицо было еще взволнованно и возмущено. Губы вздрагивали.

Людмилочка не отвечала ему ни слова. Лошади бежали бодро. В поле стояла беловатая муть, и шелест ржи будил воздух. Столбунцов внимательно оглядел Людмилочку от рыжеватой головки вплоть до лакированных башмаков.

— Ф-фу, — вздохнул он всей грудью, — была минута, когда мне хотелось бить Кондарева. Мне показалось, что он поглядел на меня, как на вора.

Лошади пошли шагом, спускаясь под гору. Отвесная и глинистая круча оврага резко обрисовалась в полусвете своим золотисто-желтым изломом. В глубокой выбоине русла еще дымился туман.

Людмилочка шевельнулась в экипаже.

— Так неужто же это он украл те деньги? — с недоумением взглянула она на Столбунцова и уперла конец лилового зонтика в носок ботинки.

Столбунцов пожал плечом. Он понял, кого она разумела под словом «он».

— А кто же? — спросил он ее. — Мальчик запутался, задолжал; его, говорят, в Петербурге одна бабенция тысяч на двадцать постригла. И вот, — развел он руками.

Он вздохнул и поиграл пальцами.

— Не знаю, вот еще что-то он будет делать с отчетом земству, — заговорил он отрывисто. — Как бы Грохотову за него на скамью подсудимых не пришлось сесть. Грохотов-то ведь разиня порядочная: он ведь только о горелках Ауэра, да о граммофонах и думает. Да вот еще ангелов каких-то рисует. Дома в черном подряснике ходит. Жена у него ручки целует, как у архиерея. Просто потеха! А, впрочем, ну их всех к черту! — с досадою отмахнулся он. — А вы со мною не проедетесь? — внезапно переменил он тон через минуту. — Так просто, полем? Прокатиться? Что-то голова трещит.

Людмилочка протяжно сказала:

— Ну что же!

Лошади, круто повернув от самых ворот Ложбининской усадьбы, плавно понесли экипаж мягкою полевою дорогою. Слева, за Вершаутом гремели песни соловьев. Столбунцов ближе подсел к Людмилочике. Некоторое время они ехали молча. Людмилочка чувствовала на себе его загоравшийся взгляд. Внезапно ей стало как будто страшно. Она хотела даже отодвинуться от него, но передумала, внезапно отдаваясь жуткому ощущению, опахнувшему ее как теплый ветер.

— Любили ли вы хотя раз в жизни так, — наконец зашептал Столбунцов, почти припадая к плечу Людмилочки, — любили ли вы так, что ради этой любви вы с готовностью пошли бы на преступление, на позор, на все, что хотите?

— Н-не знаю, — прошептала Людмилочка.

Прохладный и свежий ветер дул ей прямо в лицо, играл у висков ее волосами и протяжно гудел в ушах. Она точно с тревогою заглянула вдаль. Белесоватая муть колебалась в поле, таяла и делалась желтою.

— А я вот всегда так люблю, — шептал Столбунцов.

Людмилочка слышала его горячее дыхание и ей казалось, что это веет жаром от его слов. Она тихо встряхнула головою, точно желая прогнать от себя что-то.

— А я вот всегда так люблю, — повторил Столбунцов тем же горячим шепотом, — и только именно так. И когда любовь уходит от меня, я знаю, что она не совсем покинула меня, а только на минуту вышла за ворота и сейчас же вернется обратно. И так любить — это восторг и счастье!