Лучший друг

Раньше при решении задач или зубрёжке стихов голова просто отказывалась работать, как будто специально отключала то зрительную, то слуховую память, как будто специально палки в колёса вставляла.

Теперь Андрей мог предвидеть, что будет говорить или делать учитель, и даже несколько раз удивил полноватую, добрую учительницу математики, когда, забывшись, полушёпотом закончил фразу, когда она запуталась и, прервавшись внезапно, заглянула в методичку. Она тоже считала его странным, неприятным и туповатым лентяем.

За годовой диктант он неожиданно получил пятёрку, хотя впервые его не волновала оценка.

Пока он сидел на уроках, в голове была лишь одна мысль: как побыстрее дождаться окончания всей этой нелепой бессмыслицы и, переодевшись, бежать в лес.

Всё стало неважно: кто с кем дружит, переведут ли тебя в другой класс, скоро ли каникулы… Всё это казалось блеклым плакатом, закрывавшим чудесное окно в новый, прекрасный и главное — настоящий мир. Мир, в котором ты не просто существовал, как все остальные, а точно знал, что относительно тебя существует какой-то определённый замысел.

Андрей впервые отчётливо ощутил, что ему хочется жить. Ответы на бесконечные жизненные вопросы: зачем, почему, как, над которыми обычный человек мучается всю свою жизнь и, так и не найдя никакого ответа, просто смиряется к пятидесяти, уже были известны ему. Не в виде информации, а в виде некоего откровения, свалившегося ему прямо на голову.

Он понимал, что это не что-то временное, как какое-нибудь мальчишеское увлечение, вроде карате или моделирования. Это что-то настоящее, как когда вы переезжаете на другую квартиру. Теперь всё по-другому. Ничего не будет как прежде, жизнь не вернётся в привычное русло из притупленной рутины, в которой ты, как бесчувственный пыльный мешок плоти, плывёшь по мутной ленивой реке.

Он как будто «проснулся».

Однажды отец крикнул на него за что-то, вроде «садись за уроки» или «подмети в коридоре», за что-то такое, не имеющее большого смысла. Этот мелочный человечек всю свою никчёмную жизнь придирался ко всем, кто от него хоть немного зависел, но Андрей не ответил. Он стоял как загипнотизированный, глядя из окна в сторону тёмного в вечерних сумерках леса.

— Я с тобой разговариваю!

— Что? — переспросил он металлическим голосом, повернувшись к отцу и уставившись на него остекленевшими глазами.

— Иди, убери там, сказал же убирать… — смущённо пробормотал отец, уходя в другую комнату.

Андрей так ничего и не понял. Он повернулся обратно к окну и стоял ещё минут пятнадцать, ощущая некую связь с медленно умирающим там во тьме живым существом.

Про Белку никто даже не вспомнил. И это сильно расстроило Андрея. Ведь она была хорошей собакой. Понятное дело, бродячие собаки постоянно то пропадают, то появляются. Если зима холодная, то их становится меньше, если не очень, то — побольше, но Белка не была просто бродячей собакой…

«Какие все вокруг равнодушные, просто так взяли и забыли», — думал он, упоминая про неё вскользь и не находя интереса к её судьбе у друзей во дворе, играть в котором с каждым днём хотелось всё меньше.

Андрей остро чувствовал необходимость поделиться с кем-то своими переживаниями, этим сказочным подарком судьбы. Как когда тебе дарят на день рождения игрушку, весь смысл в том, чтобы потащить её в школу и похвастаться перед ребятами. Ты сразу понимаешь, кто твои настоящие друзья, потому что они радуются вместе с тобой, а остальные говорят что-то вроде «у моего двоюродного брата лучше».

Он не был пока уверен, но уже чувствовал, что «это» для него одного.

* * *

Он многого не понимал.

Все эти «человеческие игры» были для него каким-то странным запутанным театром притворства. Почему надо делать так, а не иначе, почему надо отвечать так, а не этак?

Когда он забывался и вёл себя естественно или говорил то, что думал, одноклассники и друзья смотрели на него с недоумением, а взрослые — учителя или родители — с презрением.

Однажды, в первый день учёбы после осенних каникул, в кабинет вошла классная руководительница и хриплым голосом произнесла:

— Ребята, сегодня Анюта Огородникова не придёт в школу, потому что два дня назад они с папой разбились на машине.

Она картинно поджала губы и, покивала головой, как будто кто-то спросил, действительно ли это произошло.

Андрей сначала долго, не моргая, смотрел на учительницу, совершенно не понимая её поведения, которое его как будто подталкивало сказать или сделать что-то.

— Ну и что? Её все равно никто не любил. Она же… — он поискал слово, — дура.

Она действительно была толстой озлобленной гопницей, которая могла без причины разбить мальчишке нос или оттаскать подругу за волосы только за то, что та пришла в красивом платье и посмела хвастаться им.

Все обернулись на Андрея, словно ожидая, что он скажет что-то ещё, что разъяснит его неуместные слова.

Но поскольку Андрей молчал, учительница после долгой паузы выдавила из себя:

— Так нельзя говорить.