Лучший исторический детектив – 2

— Однажды утром, когда Поль ушёл на работу, в мою дверь вломились люди и увели меня. Я кричала и плакала, пытаясь взять с собой мою шестимесячную дочь, но мне не позволили, сказав, что о ней позаботятся. Затем был суд, где меня обвинили в шпионаже и сослали в лагеря как политзаключённую. Это было тяжёлое время для меня. Возмущала вся нелепость и бессмыслица происходящего. Какая я шпионка? И всё из-за того, что я встречалась, а затем родила ребёнка от французского подданного. Горе моё усугубилось ещё и тем, что я в один миг потеряла связь с мужем и дочерью. Мне так ничего и не удалось узнать о них. Вместе ли, или раздельно находятся? Эти вопросы долгие годы мучили меня, не давая спокойно жить. Но разве жизнь в лагерях можно назвать жизнью?

После смерти Сталина в 1953 году, я уже три года как отбывала срок, но я не получила амнистию. А только в 1955 году, через пять лет лагерей, меня выпустили, без права возвращаться домой в столицу. Мне разрешили жить в Иркутске. С моим лагерным прошлым я не могла нигде устроиться на работу. Живя на свободе, в чужом городе, не имея связи с Полем, я была в отчаянии. С выходом из лагеря мои страдания не прекратились, а лишь усилились. Наконец мне удалось устроиться дворником. Кроме этого, я ещё подрабатывала, убирая подъезды. Этот тяжёлый, неблагодарный труд был единственным средством к существованию. Подняться на более высокую ступень общества для меня было невозможно. Я так и не нашла подруг и хороших друзей. Вела достаточно замкнутый образ жизни, и в свой мир никого не впускала. Но один случай перевернул весь ход событий моего существования. Прогуливаясь однажды по городу, я прочитала афишу, где говорилось, что в один из дней в театре состоится молодёжный вечер. Лишённая всяких радостей, скучающая по столичной жизни, я пошла на этот молодёжный вечер. Не разу не пожалела я, что поступила именно так. Потому, что там я познакомилась с Людочкой Ивановой, моей сверстницей. На удивление, мы были между собой даже чем-то похожи. Обе невысокого роста, белокурые и худенькие. До лагеря, я конечно не была такой тощей, но голод и недоедание сделало своё дело. А вот худобы Людочки была иного свойства, болезненного. Но тогда я ещё об этом не знала. Мы разговорились и найдя много общих, интересных тем, прекрасно провели вечер. С тех пор мы почти ежедневно стали видеться.

Постепенно наше знакомство переросло в крепкую дружбу. Теперь мы знали друг о друге почти всё. Ей я впервые и пожаловалась на свою жизнь. Никогда не забуду, какое сильное впечатление на неё произвёл мой рассказ. Для неё моя личная драма была очень романтичной и трагичной одновременно. Слушая меня, она плакала вместе со мной…

Затем я узнала и её историю. Людочкины родители погибли во время войны, а воспитывала её бабушка. Больше у неё не было на свете ни одного родного человека. Но и бабушка умерла, оставив свою внучку одинокой. Ей от бабушки осталась двухкомнатная квартира, где она и жила.

С этого момента всё и началось. Я и подумать не могла, что моя история так всколыхнёт впечатлительную Людочку. Общаясь со мной, она пыталась мне помочь во всём. Она просто была одержима идеей соединить меня с моим любимым Полем и дочкой. Но как мы ни думали, шанса увидеться с ними у меня не было никакого. Прошло целых пять лет со дня ареста, а мне нельзя было даже поехать домой в Москву. Мы с Людочкой стали писать письма, но они возвращались с пометкой «адресат не проживает». А потом я узнала страшное известие. Оказывается, Людочка была смертельно больна. У неё был рак. Вот откуда эта болезненная худощавость. И однажды она открылась мне:

— Маша, ты должна серьёзно отнестись к моим словам и не считать их глупой выдумкой. Мне осталось жить не долго, а поэтому мы с тобой используем это. Я возьму с тебя клятву и ты не посмеешь нарушить волю умирающей.

— Люда, перестань. Я не хочу это слышать. Ты поправишься, уверяю тебя. Твой молодой организм справится…

Люда только отмахнулась от моих слов, не желая больше слушать.

— Выслушай меня, — продолжала она, — у меня нет родственников и близких друзей. Тебя тоже здесь никто не знает. Никто и не заметит подмены.

Я ошеломлённо взглянула на неё:

— Какой подмены?

— Мы поменяемся паспортами. И когда я умру, то меня похоронят как Марию Александровну Великовскую, а ты будешь жить под моим именем. Понятно?

Мне казалось, что я схожу с ума, слушая Людочку. Но она настойчиво объясняла мне свой план, пытаясь посвятить и меня в него.

— Никто и не заметит, Маша. Мы даже внешне чем-то похожи. Ну пойми меня, ведь я права. С твоим прошлым, ты больше никогда не станешь на ноги и всю жизнь будешь мести улицу. Тебя никогда не пустят в столицу.

До меня стало доходить. Людочка продолжала: