— Как дела, Тина? — поздоровалась Зельда. — Кто тут у тебя такую красоту навёл?
— Доброго дня, Зельда, — кивнула Тина и смутилась второму вопросу. — Плохо, да? А и я говорю ей, что не рисовала бы ты на стенах. Бумагу дала, а она, пока я у одной пани заказ принимала, уже начала разрисовывать. Так теперь уже и нету смысла ругать — пусть рисует, всё равно стену испортила, и белить по новой нужно.
— Не надо белить, пусть рисует. Очень неплохо получается. Необычно так. А я к тебе по делу. Где твоя художница сейчас?
— Так наверху Настуся, носки кукле вяжет.
— Можно мне с Настусей увидеться?
— А зачем вам? — нахмурилась Тина.
— Долго объяснять, — замялась Зельда, но после рассказала, что утеряла старую колоду и теперь нужно, чтоб девушка нецелованная на новой минут пять посидела. Иначе гадание не получится.
— А что ж ему не получиться? — спросила Тина, всё ещё не понимая.
— Карты врать станут, колоду можно будет выбросить.
— А-а-а… — протянула Тина. — Тогда конечно, что ж добро портить, жалко новую колоду выбрасывать. Настуся! Иди-ка сюда. Зельда, а мне погадаете?
Тина бесхитростно смотрела и ждала ответа.
— Погадаю, — сказала Зельда. — Там гроза заходит, если окна открыты, закрыть надо будет.
Настуся сидела на стуле и дёргала ножкой.
— Ну, что же ты! Не вертись. Всего-то одну минутку нужно потерпеть, — говорила ей Тина, хмурилась и смущённо улыбалась Зельде, как бы извиняясь, за неловкость.
— Неудобно на этих картах, — шептала в ответ девочка, но обещанный марципан так заманчиво отливал тончайшим слоем воска, что Настуся терпела и вздыхала.
— Хватит уже, можешь забрать свой марципан, — Зельда легонько подтолкнула девочку к столу, где лежало угощение в форме божьей коровки: красное с черными точками, размером в Настусиных пол-ладони.
Девочка поблагодарила, подхватила марципан и убежала наверх.
В маленькой комнатке, на гладкой столешнице, что лоснилась от работы, Зельда разложила новую, ещё хрустящую колоду. Рядом, беспорядочной кучей, лежали подушки с булавками, полутораметровый шнурок, обмылки для черчения выкроек и тонкая белая бумага, что шелестела слишком громко, когда Зельда ненароком её касалась.
За окном бушевала гроза. Сверкали молнии, расчерчивая узкое окно надвое, гремел гром и тонкое стекло в буфете жалобно дребезжало.
Тина задумчиво смотрела на карточный расклад, она уже точно знала: не важно, что сейчас Зельда нагадает, но завтра надо идти в костёл молиться, молиться и исповедаться.
Тина шумно вздохнула, чтоб привлечь к себе внимание.
— Ты меня прости, но я такого ещё не видела… — тихо сказала Зельда и заглянула под карту, обозначающую саму Тину, и недовольно продолжила. — У тебя человек под сердцем, его все мёртвым считают, а он к тебе придёт. Скоро. И гробов много. Понимаешь, Тина, я даже сказать не могу сколько… Люди казённые и гробы… Всюду. Слёзы вижу, горе и удар.
Тина слушала и хваталась за сердце. Потом резко поднялась, вышла, а вернулась уже с графином воды и стаканами. Налила в один, шумно отпила и сказала Зельде севшим голосом:
— Воды хотите?
— С удовольствием. Спасибо.
У самой Зельды голос слегка охрип, словно воды холодной напилась.
— А помрёт-то у меня кто? — спросила Тина.
— Из твоих близких — никто, — недоумённо глядя на карты, ответила Зельда.
Тина в ответ достала из-под воротничка платья серебряный медальон с Божьей матерью, поцеловала его, перекрестилась, снова поцеловала и спрятала обратно за пазуху.
При словах гробы и упоминании о человеке, которого все считают мёртвым, у Тины внутри всё оборвалось, и тёмной змейкой закралось сомнение. Сомнение не о том, а правду ли нагадает Зельда, ей Тина почему-то верила, как себе, а о том, где же Германов. Ведь не помер он. Точно не помер, а уж почти год не появляется. Да и зачем говорить всем, что помер, когда это неправда. Видела Тина, как он вдалеке стоял, когда Линусю хоронили. Брехня всё равно вылезет. Да хоть бы и Зельда всем расскажет. Вон как всё по картам видит, как книжку читает. Хотя, могла она и не из карт всё узнать, а через того нотариуса, что смотрит неподвижным взглядом будто большая муха. Но всё равно Зельда секреты чужие видит.
Тина решила, что завтра же пойдёт в костел святого Лаврентия, что будет и дальше молчать, про Германова, тем более, что и не о чем говорить, а в Управу затаскают. Тина посмотрела на руки Зельды и не смогла отвести глаз: они тряслись крупной дрожью, а пальцы так хватали карты, что ногти белели. Видимо Зельда боялась, что иначе не удержит. А с лица она сильно побледнела, и на лбу выступила испарина.
— Ещё воды? — спросила Тина.
Зельда судорожно сглотнула и кивнула. Тина так жалела гадалку, что уже и не слышала всех тех страшных предсказаний, что снова и снова обещала Зельда.
Тина не сдержалась и накрыла своей ладонью Зельдины трясущиеся пальцы.
— Хватит уже гадать. Судьбу всё одно не изменишь. На Бога будем надеяться. Бог у нас один.
— Как хочешь, — прошептала бледная и обессилевшея Зельда. И, словно извиняясь, добавила: — Новая колода — лёгкая ещё, а Настуся — дитя невинное.