Лучший исторический детектив (СИ)

— Вы неверно меня истолковали, пан аптекарь. Имеются в виду другого рода услуги, когда нужно сделать то, чего другой человек не рискнёт, по причине боязни полиции, — он сделал ударение на последнем слове. — Теперь, я надеюсь, вы меня правильно поняли?

— А вы бы выражались яснее, молодой человек, — сказал Зинткевич. — Попрошу вас, представьтесь, тогда я смогу рекомендовать вас некоторым людям.

— Поль Мерсье, — ответил тот и протянул руку аптекарю.

Зинткевич руки не подал. Поль стушевался, засунул обе руки в карманы и прокашлялся.

— Я о вас наслышан, — сказал аптекарь. — Не пугайтесь, молодой человек, наслышан не из местных газет. Выписываю некоторые европейские и «Нью-Йорк таймс». Хотя они и приходят с опозданием, но всё же дают возможность быть в некотором смысле в курсе дел.

При случае Зинткевич познакомил Поля с Германовым, рассчитывая на комиссионные в случае успешного дельца.

* * *

Мрозовский тяжело поднимался по ступеням Управы, усталость от поездки и тяжёлые мысли об этом деле не давали ему покоя. А дело становилось всё более запутанным, и листок, на котором Мрозовский рисовал кружочки и стрелочки, уже весь был исчерчен и пестрел надписями.

Он подумал, что неплохо было бы увидеть пана Гольдмана и поинтересоваться, какие документы для заверения у него оставались на руках и от кого непосредственно он их получил. Он ещё надеялся, что Гольдман не все бумаги отдал аптекарю, и какая-то часть архива осталась. Мрозовский подошёл в двери кабинета, вставил ключ в замок, провернул и вошёл.

Вечер опускался на город, последние солнечные лучи проникали сквозь листву на деревьях и ложились разнокалиберными полосами на пол, высвечивая пыль и мелкий сор, застрявший между досок. Не включая свет, Мрозовский провёл в кабинете полчаса, не изучая документы и делая пометки в блокноте, а всё больше размышляя о жизни и о том, что с ним может приключиться через год, или два. Никогда не знаешь, какой сюрприз тебе приготовили на небесах. Может быть, там уже ждут и готовы встречать душевно. А может быть и наоборот, не готовы там, на небесах, а совершенно в другом месте, и совсем не душевно готовы встречать. Мрозовскому подумалось, а сколько грехов вместила его торба? Ведь, если разобраться, то грешен он.

Мама всегда говорила маленькому Эдюне:

— У каждого человека есть торба, в которой копятся прегрешения его. Когда торба станет полной, человеческая душа попадаёт в ад, где будут жечь её.

— А если наполнится не до конца? — спрашивал Эдюня.

— Тогда там, — указательным пальцем мама показывала на небо, — будут судить, куда отправится душа. На весы поставят злые и добрые дела его. Что перевесит, туда и дорога.

Когда стемнело, Мрозовский вышел, закрыл дверь на ключ и отправился домой.

В тёмной передней спала мама. Она не проснулась на звук открывающейся двери, а только перевернулась с боку на бок. Мрозовский прошёл к себе, переоделся в пижаму и сел на кровати. Разные мысли кружились тёмными воронами и не давали ощущения покоя.

Он вдруг почувствовал себя старым и беспомощным. Он даже попытался встать, но ноги не хотели слушаться. Только панцирная сетка жалобно скрипнула под весом Мрозовского, и заметались по полу тени. Мрозовский закрыл лицо руками и глубоко вздохнул. Он ненавидел этих людей. Людей, из-за которых он вынужден целыми днями суетиться, совать нос, куда не следует, и подвергать себя опасности.

Вот кто скажет, что никто ему глотку не перережет, как Зеленскому, Вене Железову и тому мальчику-официанту? А ведь ясно же, что почерк один. Кто это может быть? Человек, которому доверяют, человек, у которого есть очень острый и небольшой предмет, а ещё он умеет этим предметом пользоваться.

Жолкев — город маленький, довериться можно кому угодно. И этот «кто угодно» вполне может оказаться убийцей. И не нужно иметь с убийцей личных счетов, достаточно случайно оказаться у него на пути и вот — смерть от стремительной потери крови гарантирована. Пан Эдвард передёрнул плечами и непроизвольно коснулся рукой шеи. Нащупал сонную артерию и прижал к ней указательный и безымянный пальцы. Кровь напряжённо пульсировала и была готова вырваться и залить собою всё вокруг, если бы ей только дали такую возможность.

Пан Эдвард запланировал утром пойти к Гольдману и пообщаться на известную тему, и тотчас провалился в тяжёлый, беспокойный сон.

Ему снилась комната полная людей: Гольдман, который тряс перед носом папкой с надписью «Документы», из-за его спины выглядывали Мацей Зинткевич и Сусанна без одежды, завернутая в шёлковый синий шарф.

Пан Эдвард попытался выйти в нарисованную дверь, как вдруг из неё в комнату на своих двоих вошла пани Зеленская. Почему-то очень похожая на Марлен Дитрих: длинное черное платье, белокурые волосы и томный взгляд.