Лучший из худших

– Ничего личного, – повторил выводной.

Он распахнул металлическую дверь другой камеры.

– Заходи, не стесняйся.

Я перевалил через порог и оказался в маленьком тёмном помещении, в котором едва можно было выпрямиться во весь рост. Да тут даже лечь не представлялось возможным – по размерам оно скорее походило на капсулу-пенал, только поставленную с ног на голову. Что-то подобное я видел в Гонконге, куда отец брал меня с собой на переговоры. Только в этих «пеналах» было хоть и тесно, но всё-таки относительно уютно.

– Мы называем это место «собачкой», собачьим ящиком, – пояснил выводной.

В общем-то, клаустрофобией я не страдал и приготовился перенести эти тяготы спокойно. Как-нибудь дотяну до утра, а там будет видно. Но на этом мои испытания не закончились. Перед тем как запереть дверь, выводной оставил на и без того тесном полу «собачки» ведро с водой. Я сначала подумал, что в ведре просто холодная вода, чтобы мне пришлось помёрзнуть.

Но потом в нос шибанула дикая вонь, она же больно резанула по глазам. В ведре, мать его, оказалась хлорка, разведённая водой. И её собирались оставить здесь на всю ночь вместе со мной.

Глава 20

Лампочкой мелькнула в голове мысль: да ну на хрен! Я же тут задохнусь к едрёной матери или выжгу все лёгкие. И тогда полный абзац. После такого беспредела обязательно начнутся разборки. Даже если что-то удастся замять, неприятных последствий всё равно не оберёшься. Ну, не стоит оно того, честное слово… Надо быть полным идиотом, чтобы вписаться в этот блудняк. Однако факт оставался фактом: я заперт в «пенале» и вынужден вдыхать едкую гадость. И с каждым вдохом становится всё труднее и труднее.

Я стянул с себя куртку и стал использовать её как фильтр. На некоторое время это помогло, однако концентрация хлорки в воздухе постепенно увеличивалась, и моя самодеятельность уже не справлялась. Лёгкие распирало, горло запершило так, словно кто-то сунул в него ёршик и принялся проворачивать, потом начался надрывный кашель.

Санников говорил, что на «губе» слабаков не любят. Ха, посмотрел бы я на того, кто сейчас оказался бы на моём месте, на сколько бы его хватило!

Я заколотил руками и ногами по двери. Кричать благоразумно не стал: открывать рот было опасно, мог хватануть лишку отравленного воздуха. Отчаяние придавало мне силы, я барабанил так, что в двери могли появиться вмятины. Но никакие Чип или Дейл не спешили прийти на помощь. Не лязгал дверной засов, не скрипели засовы.

Отчаяние захлестнуло меня с ног до головы. Да, тут было тесно, не разогнаться, но я приспособился и стал кидаться всем телом на проклятую дверь.

Бах! – плечо кольнуло так, словно по нему шарахнуло током. Бах! Бабах! Я превращался в обезумевший кусок мяса, все мысли были только об одном: вынести к хренам собачьим эту долбозлючую дверь, вырваться из душной ловушки, вдохнуть хоть каплю нормального воздуха.

Бах! Бах! Бабах! Боль, ужасная мучительная боль, способная свести с ума. Сердце колотится так часто, что норовит выпрыгнуть из грудной клетки. В висках пульсирующая боль. Приступы кашля выворачивают наизнанку, желудок скручивается спазмом, но я не сдаюсь…

По телу прокатывается знакомая тёплая волна, невидимая игла впрыскивает в кровь бешеную дозу адреналина, в мозгу происходит атомный взрыв, перед глазами мелькают разноцветные вспышки. Хренак! Не понимая, что происходит, я вываливаюсь вместе с дверью в коридор, падаю на четвереньки, отползаю как можно дальше от ужасной ловушки, где меня так долго держали, одновременно втягивая в себя воздух, который кажется самой сладкой вещью на свете.

Слышу чей-то злой крик. Кто-то подбегает ко мне, лупит что есть мочи под рёбра носком ботинка. Но я словно под наркозом и не ощущаю боли: самый мощный удар причиняет столько же беспокойства, сколько поглаживание.

Губы растягиваются в довольной улыбке. Я выжил назло вам, суки позорные!

– Встать! А ну, встать! – орут над ухом.

Подходит кто-то ещё. Я ничего не понимаю, просто догадываюсь, что обстановка меняется. Крики пропадают, меня обхватывают с двух сторон, отрывают от пола и куда-то тащат. И мне абсолютно всё равно куда, лишь бы прочь от этого места. Больше всего на свете я боюсь отрубиться и потерять сознание. Тогда меня снова кинут в «собачник» и опять заставят дышать хлоркой. Второго раза я не перенесу и потому продолжаю находиться на стрёме, краешком сознания мониторя ситуацию.

Меня затаскивают в другое помещение, более светлое и чистое. Включается обоняние (а я думал, что всё, потерял его), ноздри чувствуют специфические запахи медучреждения. От этой мысли становится легче. Даже военные медики дают клятву Гиппократа, ну не станут же надо мной и здесь издеваться…

Двое парней в форме – в одном узнаю выводного – укладывают меня на кушетку. Появляется кто-то в белом халате. Никак не могу сконцентрироваться на лице, оно расплывается пятном. Но это явно женщина. В её руках шприц. Вот его я почему-то вижу отчётливо. Палец давит на поршень – из иглы прыскает тонкая струйка.