Луэлла

«Она не успеет,» — холодной молнией пронзает мозг ледяная мысль.

Она не успеет, и исчезнет Земля, моя голубая планета. Исчезнут реки и озера, города и поселки…

Не будет моего города, который я очень люблю.

Не будет нашего «иностранного двора», где царит чистая и бескорыстная дружба детей, приехавших в наш город из разных стран, расположенных на разных континентах.

Не будет гигантского столетнего тополя в центре двора, под сенью которого стоит скамейка, у которой в свободное от уроков время собираются обитатели «кубинского двора» и их русские друзья.

Не будет ничего…

Не будет Фиделины.

Не будет меня…

Никого и ничего не будет в этом маленьком уголке огромной Вселенной.

«Луэлла, ну быстрей же, быстрей! — шепчу я сухими от холодного страха губами. О том, что Луэлла может погибнуть, я стараюсь не думать. — Они же близко, ну побыстрее… Ну, еще немножко…»

Да, луч кшакшей уже совсем рядом с Землей. Мне даже начинает казаться, что зимний вечерний воздух стал чуть теплее — настолько жаркое дыхание у этого красного луча…

А что же будет, когда он коснется планеты?

.. Она успела. Серебристая сигара космолета возникла между лучом кшакшей и Землей как раз в тот неуловимый миг, когда, казалось, ничего уже не мешало ему проткнуть насквозь обреченную на заклание во имя науки беззащитную планету.

Ослепительно-яркая вспышка, как от термоядерного взрыва, на несколько секунд озарила маленький экран минивизора. От этой ненормальной белизны стало больно глазам, и я крепко зажмурился. Но продолжал видеть слепящее взгляд белое пространство…

А когда я снова открыл глаза, то уже не увидел на экране ни Земли, ни звезд, ни красного луча, ни корабля Луэллы. Экран был мертв. Передо мной мрачно серебрилась матовая пустота.

— Все, — прошептала Фиделина. — Все, Андрей…

Она бессильно опустилась на снег, закрыла лицо ладонями и дала полную волю слезам.

Фиделина безудержно плакала, словно было уже ясно, что Марисель не вернется. Что она погибла… А я стоял над Фиделиной и не знал, что сказать ей, как утешить эту кубинскую девочку, такую слабую и беззащитную…

— Фиделина, — тихо позвал я. Но она не услышала. Наверное, нужно было позвать громче…

Тогда я поднял со снега выпавший из рук Фиделины минивизор и тупо уставился в матовую пустоту.

Я ждал, когда экран оживет, и я увижу на нем смуглое лицо Марисель, усталое после напряженного боя. Все-таки защитные экраны должны были спасти ее от безжалостного луча… И стоит мне подумать о Марисель, как она появится на экране, кокетливо пригладит развивающиеся на ветру густые черные волосы и хитро посмотрит мне в глаза обжигающим взглядом. И в ее зрачках я увижу прежнее детское озорство и девчоночье лукавство…

Но сколько я не смотрел на экран, сколько ни нажимал на рельефную выпуклость сбоку — все было тщетно. Минивизор не оживал. И не было Луэллы…

И горько плакала, сидя на холодном снегу, закрыв лицо ладонями, Фиделина.

Но я еще чего-то ждал. Ждал, когда Луэлла появится на экране. Ждал, когда она улыбнется и скажет: «Ну, вот и все… Кшакшей больше нет, их убил их собственный луч. А я жива и здорова…»

И весело рассмеется. Весело и заразительно, как умеют смеяться только красивые кубинские девчонки…

И Фиделина сразу перестанет плакать. Она мигом вытрет слезы и тоже засмеется. И ее грустные глаза нежно озарит теплая светозарная улыбка…

А потом, когда наступит утро, Марисель появится здесь, в «иностранном дворе».

Она тихо-тихо подкрадется ко мне сзади.

И ни я, ни Фиделина ничего не услышим.

И Марисель закроет мне глаза своими маленькими ладошками. И спросит, слегка изменив голос: «Кто?». — «Не знаю,» — отвечу я. Хотя сразу узнаю Марисель, потому что только она любила так разыгрывать меня. Ей очень нравилось, когда я угадывал ее имя… но не сразу, а спустя несколько попыток, иначе будет неинтересно играть… И потому я сделаю вид, что не узнал сразу Марисель, и долго-долго буду называть разные кубинские имена.

У кубинцев очень красивые имена, я люблю их произносить вслух, растягивая гласные… А еще мне очень приятно, что Марисель закрыла мне глаза своими ладонями. Руки у нее теплые, нежные, они приятно щекочут мне лицо, и я готов долго не отгадывать ее имя, лишь бы стоять и стоять вот так…

И я буду долго-долго называть разные кубинские имена. Какие помню…

А Фиделина будет стоять рядом и лукаво подмигивать Марисель, громко кричать, прыгая вокруг меня: «Не угадал! Не угадал!» — когда я в очередной раз скажу неправильное имя. Фиделине тоже нравится эта игра… и пусть она длится долго-долго. Почти бесконечно… Я не хочу прерывать эту игру, потому что боюсь, что когда я оглянусь, за моей спиной окажется не Марисель. Не Луэлла…

И когда придет время назвать единственное оставшееся имя, и я скажу: «Марисель…» — то замру в тревожном ожидании, боясь услышать убийственно короткое слово — «Нет!».

И когда раздастся веселое: «Угадал!» — я пойму, что стал самым счастливым человеком на свете…

Марисель медленно снимет ладони с моего лица. И я увижу ее, навсегда вернувшуюся на Землю инопланетянку. И пойму, что она стала прежней.