Лугару (СИ)

В конце «рабочего дня» палач и все его подручные прямо на месте казни ополаскивались водой из шланга. Умывшись и растеревшись полотенцем, они опрыскивали торс и руки «Тройным одеколоном». Именно для этой цели использовался одеколон — перебить запах.

Человеческая смерть имела острый запах. Это был запах крови, мозга, испражнений. Он буквально пропитывал палачей, избавиться от него обычным купанием было невозможно. Не помогал даже горячий душ с мылом, который находился на территории для сотрудников расстрельной команды. Поэтому использовался вонючий спиртовой одеколон, вонь которого перебивала запах смерти.

После работы палачам из расстрельной команды полагалось усиленное питание. Каждый из них получал по три талона на спецпаек или обед в спецстоловой плюс литр чистого спирта.

Получив продукты, сотрудник расстрельной команды возвращался домой, к семье. Целовал жену, играл с детьми, радовал всех членов семейства драгоценными шпротами, консервами, красной икрой, домашними яйцами, копченой колбасой, сливочным маслом, сочным салом с белым хлебом и булками, свежими сливками, молоком… Семьи палачей жили богато — по меркам всех остальных советских граждан.

Жены палачей не знали проблем с продуктами, ведь муж-чекист раз в 2–3 дня получал спецпаек. И не важно, что выданный спирт он часто потреблял на рабочем месте. Женщины терпеливы, и ради сохранения семьи на все закрывают глаза. Тем более, шпроты с икрой… На руках носить такого мужа!

Казни проводились с периодичностью раз в 2–3 дня, и не потому, что не хватало заключенных или патронов, а потому, что начальство само побаивалось членов расстрельной команды. Боялись, что если каждый день они будут казнить, сложно будет справиться с психикой, от которой и так уже не осталось ничего, которая деформировалась просто ужасающим образом. И от человека, которым он был раньше, в члене расстрельной команды уже ничего не осталось — было существо, которое приходило на работу и с девяти до шести стреляло в затылок живым людям.

Работа в расстрельной команде оплачивалась очень хорошо и, понятно, не только продуктами. В конце месяца палач и его подручные получали большую денежную премию. Кроме того, все они регулярно получали бесплатные путевки в санатории для поправки здоровья и доступ в магазины, которые по минимальным ценам торговали дорогими вещами, конфискованными у расстрелянных и высланных в лагеря. Вещей было много — всегда во время ареста происходил обыск, когда у арестованного отбиралось все самое лучшее и ценное.

В один день казнили от 60 до 120 человек. Иногда норму повышали до 150 человек. Как правило, отпуск палачи не брали — они ценили возможность хорошо заработать, поэтому трудились буквально на износ. Штатной должности палача в СССР не существовало. Часто казнями занимался комендант облуправления НКВД.

Здания, занимаемые чекистами, были настоящими крепостями, и им требовался комендант, который отвечал за охрану объекта, заведовал внутренней тюрьмой, распоряжался солдатами внутренней охраны, выдавал пропуска и оружие. Ему удобно было формировать расстрельную команду. А зная, какие привилегии и деньги получает палач, комендант не хотел отказываться от возможности повысить свое материальное благосостояние.

Сначала это происходило в силу традиции. А потом формирование расстрельной команды было закреплено за комендантом особым ведомственным документом.

Поэтому палачи имели иммунитет против репрессий и переживали многих своих начальников. Палач был штучным продуктом системы. В отличие от следователей, он представлял ценность. Палачами не разбрасывались. Но и формировались они по принципу «палачей много не бывает». А потому в расстрельной команде у палача всегда было 2 преемника — те, кого он обучал этому «искусству», застрелить человека одной пулей. Помощники палача тоже совершали казни и могли заменить, если палач был болен или уставал. Но основная нагрузка приходилась именно на палача. Большая часть заключенных проходила именно через его руки.

Особенностью репрессий было то, что им подлежали не только «враги народа», но и члены их семей. Женам или мужьям полагалось от трех до восьми лет лагерей. Так же арестовывались дети. Дети в возрасте до 12 лет направлялись в детские дома, после 12 — в так называемые «детские трудовые лагеря», где содержались только дети «врагов народа». В этих лагерях они работали наравне со взрослыми, и смертность в них была такой же высокой, как и в лагерях для взрослых.

Были случаи, когда к расстрелу приговаривались несовершеннолетние. Позже он узнал историю парня с выколотыми глазами. Ему исполнилось даже не 17, а только 16 лет. Отец его был арестован, и парень камнями разбил окно начальника райотдела НКВД.

Мальчишку арестовали. Долго пытали, стараясь узнать, кто надоумил его совершить «диверсию против советской власти». После этого в документах ему добавили… два года возраста, до 18 лет, и отправили в расстрельный лагерь на Овидиопольской дороге, откуда не возвращались.