Лук и Красные Холмы

О'Санчес Лук и Красные Холмы

О" САНЧЕС

ЛУК И КРАСНЫЕ ХОЛМЫ КЫЗЫЛКУМ

Россия — моя Родина, а Советский Союз — малая родина.

Купаясь в Лете,

Я задолжал печали

Каплю Осени.

ПРОЛОГ

НА СТАРТ

Что такое история, рассказанная вам фильмом или книгой? Это чужая жизнь напрокат.

Зам. декана Якунин с ехидной ухмылочкой на лобастом челе смотрит как бы и на Лука, но, все-таки, сквозь него; оба напряжены, только Луку не до притворных улыбок: он тупо глядит несколько наискось от собеседника, в окно, выходящее во двор. Там две лаборантки из института физиологии им. Павлова наспех выгуливают перебинтованных дворняг. Обе с сигаретами, дабы скрасить скуку нудных ежечасных обязанностей. Шубейки поверх белых халатов придают им сходство с курящими пингвинами. Еще недавно почти весь двор занимали сугробы, но теперь они съежились, и тихо умирают вдоль дорожек и тропинок двора, все в пятнах, словно бы покрылись старческой "гречкой", в неровных желтых дырах от потёков мочи и в натекших сверху, с ветвей, лишаях грязи на горбатых спинках. Собачьи кучки среди липкой слякоти подтаявшего снега… Отвратительно. Луку невмочь захотелось подраться, или, на худой конец, облегчить душу площадной руганью — только, вот, не с кем тут языки да кулаки чесать… да и без толку, легче от этого на душе не станет, проблема не исчезнет, нет, лишь усугубится. Как ни плохо сейчас — всегда бывает хуже. Спокойствие, Лук, и сдержанность!

Собаки лаяли и скулили, их бессловесные жалобы легко проникали сквозь двойные окна деканата, но взвизги эти давно никого не трогают, ибо все к ним привыкли: внутренний двор — общий для факультета психологии ЛГУ им. Жданова, где до сего дня учился Лук, и для Павловского института, где вот уже многие десятилетия подряд ставят научные хирургические опыты над собаками (не забывая выгуливать несчастных тут же, во дворе), как правило, захваченными в плен бездомными животными.

Собаки не виноваты, тетки-лаборантки не виноваты, Иван Павлов не виноват… Никто ни в чем не виноват, но кого-то в этом мире равнодушно пластают скальпелем, во славу науки, а кого-то просто так режут… при помощи пишмашинки и фиолетовой печати… прямо по судьбе, с тем же общечеловеческим равнодушием. За что?

— Так что, Лук… Вот тебе ручка, листок, пиши заявление по собственному.

— Да, я услышал, Валерий Александрович, — угрюмо кивнул Лук, но…

— Никаких но, Лук. Всё. Иначе отчисляем за академическую неуспешность… э… неуспеваемость. У меня категорическая директива из ректората: всем факультетам к завтрашнему дню отрезать все "хвосты". Ваши студенческие хвосты — это ведь и наши преподавательские хвосты. Вот, прямо на твоих глазах и осуществим. Если ты так этого хочешь.

Лук, естественно, не хотел ни того, ни другого, однако на сей раз он прочувствовал до самого сердечного донышка: срок его студенчества истек, терпение деканата иссякло. Действительно всё, абзац, если уже из ректората… Даже если и врет Якунин… даже если… Ни пощады не будет, ни последней попытки пересдать злосчастную матстатистику.

Лук покатал большим и указательным пальцами выданный ему пластмассовый шестигранник зеленой шариковой ручки (сам Якунин, как и всякий уважающий себя советский функционер, предпочитал дорогую перьевую), поднес ее к белому листку формата а-4…

Латунный кончик стержня задрожал, упираясь из последних сил перед неизбежным…

— Я напишу, Валерий Александрович, но все-таки — отчислять за один единственный не сданный зачет Суходольскому — не экзамен даже! — этот странно, вы не находите?

— Не вижу ничего странного, все свои попытки ты безрезультатно исчерпал. Ты сдавал, но не сдал. Геннадий Владимирович совершенно справедливо отказался принять у тебя зачет. Знания твои этого не позволяют. Пиши, у меня еще много дел сегодня.

Лук был редкостный разгильдяй, но здесь, в данном академическом предмете, запасы у Лука позволяли, уж он не понаслышке мог сравнивать объем своих математических познаний: они были кратно весомее, нежели у большинства его однокурсников и однокурсниц, благополучно сдавших весь "матстат" — с первого раза, и со второго раза, и с третьего… и с четвертого… Все сдали, только не Лук.

— И не сдашь! — почти по-дружески, с некоторым сочувствием даже, неделю назад шепнул ему в коридоре Юрьев Александр Иванович, — решение по тебе принято.

Лук правильно понял намек: дело не в матстатистике, дело в самом Луке.

А Лук все же надеялся до сего злосчастного утра… не разумом, но душой и сердцем…

— Пишу, Валерий Александрович, понимаю вашу академическую загруженность. Но что с восстановлением? Вы говорили…

— Да говорил. — Якунин вновь осклабился, уже веселее, почуяв бескровную бесскандальную победу, кивнул…

Теперь несколько дежурных успокаивающих фраз, и дело сделано, колея накатана, финиш. В архив. Теоретически, он ведь даже и не соврал этому Луку.

— Говорил и повторяю. Пойдешь, поработаешь на производстве, образумишься, через годик представишь положительные характеристики с места работы, и мы посмотрим… Прецеденты были, положительные прецеденты, почему бы и нет?