Лукас

— Похоже, они просто очень переживали, что с тобой может что-то случиться, и, как ты говоришь, просто хотели, чтобы ты был в безопасности. Ты был одиноким ребенком? — Мне хочется плакать от одной только мысли о Лукасе — маленьком красивом мальчике, запертом дома без возможности выйти на улицу, повеселиться с другими детьми.

— У меня не было друзей, с которыми можно было бы поиграть, но поскольку ничего другого я не знал, думаю, для меня это было нормально. Я в основном играл на чердаке. Даже тогда мне нравились старые вещи, которые там хранили бабушка с дедушкой. Я постоянно рисовал карандашами и красками и читал все, что попадало под руку. У них было много старых книг. Я сам научился играть на старых музыкальных инструментах, которые у них были. Когда мне было около десяти лет, они оба стали слабеть физически и умственно, а я заботился о них. Готовил, убирался, напоминал, что нужно выпить лекарства… собственно, делал почти все.

— О боже! В таком юном возрасте тебе пришлось все это делать? Томми всего семь, но я даже вообразить не могу, что он мог бы взять на себя такую ответственность.

Он пожимает плечами, откусывает кусок сэндвича и неспешно прожевывает его, перед тем как снова заговорить.

— Я делал то, что приходилось. У меня больше никого не было, кроме них, а у них никого, кроме меня. Я их любил. Они были добры ко мне, насколько только могли. Дедушка заболел первым. У него началась деменция, его пришлось поместить в дом для душевнобольных, и спустя год он умер. Я старался заботиться о бабушке, но у нее тоже были серьезные проблемы со здоровьем, и с горем было очень трудно справиться. Однажды она упала на кухне, ударилась головой и умерла прямо у меня на глазах. Я был в таком шоке, что просидел целый день на полу рядом с ней. Боялся позвонить в скорую, потому что знал, что меня отправят в детский дом. Какое-то время после этого я провел в больнице. — Его голос дрожит, а в уголках глаз блестят накатывающие слезы.

Инстинктивно я наклоняюсь ближе к нему через стол и прикасаюсь к его покрытой татуировками руке.

— Лукас… Мне так жаль. У меня нет слов. — Я сама едва могу сдержать слезы, представляя, какая это, должно быть, была для него катастрофа. Такой маленький, и ему столько пришлось пережить.

Он проводит по глазам свободной рукой, не убирая ту, что накрыта моей. Я тронута его эмоциональностью, тем, что он даже не пытается ее скрыть и не ведет тебя так, словно стыдится подобных проявлений, как сделали бы многие мужчины.

— Паршиво было, — продолжает он. — После того, как меня выписали, я оказался в приемной семье, но поладить с ними не получилось. Им не нравилось, что я такой тихий, картины, которые я рисовал, мое увлечение стариной и то, что я любил сидеть в темноте. Они хотели, чтобы я был общительнее, ходил на танцы, постригся, занимался спортом. А мне ничего из этого не нравилось. Это не мое. Я там чувствовал себя чужим.

— Ты, кажется, был милым ребенком. Может быть, немного замкнутым?

Он улыбается мне с грустью.

— Да. Я до сих пор такой.

— Это не плохо. Я тоже такая, если честно. Всегда была очень застенчивой.

— Я это почувствовал.

Он переворачивает руку под моей так, чтобы они соприкасались ладонями. Мы одновременно медленно поднимаем взгляды с наших соединенных рук, пока наши глаза не встречаются, и смотрим друг на друга через слабо освещенный стол. Теплый трепет пробегает по всему моему телу, от макушки до пяток, и оседает где-то в животе. Опустив взгляд, я осторожно убираю руку. Пламя свечи на столе, кажется, медленно танцует вальс — крошечные шаги вперед и назад, словно передразнивая то, что происходит между нами. Я к этому не готова.

— Хм, ну а как ты узнал, что у тебя есть брат? — продолжаю расспрашивать я, пытаясь прийти в себя от только что случившегося, что бы это ни было.

Он откашливается, проводит рукой по волосам, и мне вдруг хочется самой прикоснуться к этим темным шелковистым прядям.

— Мать моего отца выяснила, что у ее сына есть двое детей, про которых он никогда не рассказывал никому из семьи. Когда умер ее муж, она наняла частного детектива, чтобы найти нас, хотела, чтобы мы получили долю в его наследстве и стали частью семьи.

Я глотаю кусочек сэндвича и смотрю на него в изумлении.

— Невероятно. И что, ты теперь правда часть этой семьи?

— Да. Моя бабушка — та, что нас разыскала — удивительная женщина. Она просто… потрясающая. Оказалось, что большинство членов семьи вроде как знаменитые люди. Мой дядя, брат моего отца — бывший музыкант, который много лет назад был очень известным, а его сыновья, то есть мои кузены, играют в очень популярной рок группе. Вообще-то, мой брат тоже сейчас играет в этой группе. А моя тетя известная писательница. Деньги, которые мы унаследовали, позволили нам с братом вместе купить здание и открыть студию. Я всегда мечтал иметь собственный бизнес.

— Вы оба тату-мастера?

— Да, так круто. У нас много общего. Хотя он немного с придурью. Не самый простой в общении человек. Есть у него свои заморочки.