Лукавый сексуальный лжец

— «Вагину» с латыни можно приблизительно перевести как «ножны».

Я поворачиваюсь к ней.

— То есть ее назвали аксессуаром для пениса?

— А чего ты ждал? — спрашивает она, с удивлением глядя на меня. — Привет. Патриархат ведь!

— Но и в те времена это кошмар, — отвечаю я. — Для них ведь латынь была разговорным языком. То есть, в отличие от современных людей, все тогда понимали, что вагина и ножны одно и тоже. И женщинам приходилось называть свои прелести ножнами. «Как твои ножны?» — «К сожалению, сейчас пустые».

— Прелести? — с удивленной улыбкой переспрашивает она.

— А что? — улыбнувшись в ответ, говорю я. — Ты вон вообще говоришь «орхидея».

— Ну да, — она тяжело откидывается на спинку дивана и стонет: — После воспоминаний о Джастине я отвратительно себя чувствую. Мне срочно нужно что-нибудь сладкое.

— Слева от раковины, на верхней полке, — она поворачивает голову в мою сторону, и я добавляю: — Там всегда припасено вкусненькое.

— Благослови тебя Господь, — я пялюсь на ее задницу, когда Лондон встает и идет на кухню. Слышу, как она возится по шкафам, а потом кричит: — О боже! Ты вообще как, в своем уме?

Я в беспокойстве выпрямляюсь.

— А что такое?

— У тебя открытая и недоеденная пачка «Поп-тартса»! [печенье — прим. перев.]

Выдохнув с облегчением, я встаю и иду на кухню.

— Ну да. Припас одну печеньку на утро.

Раскрыв рот, она поворачивается ко мне, держа в руке пачку, и спрашивает:

— Кто вообще оставляет только одну печеньку?

— Мне кажется или… — я облизываю палец и поднимаю его вверх. — Да, точно, отчетливо слышу насмешку.

— Уверена, ты один их тех няшек, кто покупает столько печенья, чтобы потом его хранить.

— Няшек? — прищурившись, медленно переспрашиваю я.

— Я про то, что ты не сжираешь все печенье разом, как настоящий мужик, — не обращая на меня внимания, продолжает она. — И тебе нужен герметичный контейнер, потому что следующую печеньку ты съешь спустя часы.

Я опираюсь бедром о край стола и улыбаюсь ей.

— И скотч тебе не нравится, — подначивает она. — У тебя вообще пенис настоящий?

Меня это смешит, и приходится держать руки в кулаках, чтобы сдержаться и не притянуть ее к себе поближе, запустив палец в шлевку.

Наклонив голову в сторону, она спрашивает:

— И ты, наверное, ешь салатики на обед.

— Сама же видела, как я ел начос, — напоминаю я.

— Всего раз. Причем вегетарианские.

Я открываю рот, чтобы возразить, но она меня перебивает.

— Я по твоему лицу вижу! Обедаешь салатами. Еще, наверное, заправкой не поливаешь.

Это совсем не так, но мне доставляет слишком много удовольствия наблюдать, как она спорит со мной.

Лондон трясет коробку с печеньем.

— Я могла бы помочь тебе доесть эту печеньку, ну там, чтобы в коробке стало красиво, но поскольку тут только одна, прямо и не знаю, как быть.

Понимающе кивая, я отвечаю:

— Одной тебе ни в коем случае нельзя ограничиваться.

— Точно, — она кладет печенье обратно в коробку. — Это все равно что съесть только половину банана.

Я вздрагиваю.

— А что, кто-то съедает целый?

Лондон замирает и смотрит на меня, будто я повредился в уме.

— А кто нет?

— Я, — решительно говорю я. — Последние кусочки просто ужасные, — я снова демонстративно вздрагиваю, — такой слишком интенсивный банановый вкус. И плевать на размеры банана, все равно не доем.

— Ты с приветом.

Пожимаю плечами, разведя руками.

— Скорей всего. Но знаешь, мне-то, няшке, хватило бы и этой одной печеньки, — она стонет, понимая, к чему я веду, — а вот тебе…

— Помолчи.

— …можно сжирать у меня дома столько печенья, сколько найдешь.

Лондон выдает мне настороженную полуулыбку, но потом, проиграв битву с самой собой, улыбается во весь рот. У меня в груди слишком горячо, а пульс слишком быстрый. Это как предвкушение состязания, но в разы лучше. Как бы то ни было, эта девушка меня опьяняет. Когда нахожусь рядом с ней, заставляю ее улыбаться, она творит со мной невероятные вещи. Она видит это, да я и не скрываю. Я чертовски опьянен этой девушкой.

Наконец судорожно вздохнув, она шлепает меня по груди.

— Ты просто безнадежен.

Прежде чем она успевает убрать руку, я хватаю ее и прижимаю к груди. Знаю, она сейчас чувствует биение моего сердца, и если можно счесть пульс у нее на шее за намек, то ее сердце бьется так же сильно. Глядя, как смягчается выражение ее лица, я улыбаюсь.

— Думаю, ты права, — отвечаю я.

Глава 13

Лондон

Заказав себе еще один капучино, я пробираюсь сквозь небольшую очередь к своему столику. Здешний персонал знает меня по имени и не против, если я сижу часы напролет за своим любимым столиком рядом с входом. Они знают, что в кофе я предпочитаю коричневый сахар и что, отказавшись сначала от черничного маффина, все равно его закажу.

Я человек привычки и хожу в это кафе уже сто лет. Летние выходные всегда означали серфинг, потом отдых у бабушки, а по воскресеньям мы вместе ходили завтракать в «Pannikin». Она заказывала чай латте, я горячий шоколад, а потом мы (в основном бабушка, конечно, пока я разглядывала посетителей) разгадывали кроссворд в воскресном выпуске «Нью-Йорк Таймс».