Лукиан Самосатский. Сочинения

5. "Но, ради Диониса, скажи, к чему нам твой Дионис?" — спросят, пожалуй, меня. А к тому, отвечу я, что, по-моему… — но будьте милостивы, во имя Харит, не предполагайте, будто я потерял рассудок или совершенно пьян, если мои дела уподобляю божественным! Люди очень часто перед новыми для них речами, — вот и перед моими, например, — оказываются в положении, напоминающем моих индийцев: слушатели думают, что они всегда услышат какие-нибудь насмешливые и шутливые и вообще очень забавные речи, и уверены в этом, — не знаю, какое создав себе о нас мнение. Одни поэтому вовсе не приходят, считая совершенно ненужным утруждать свой слух распевающими менадами и прыгающими сатирами и спускаться ради этого со своих слонов. Другие, явившись в надежде послушать нечто в указанном роде и обнаружив вместо плюща железное острие, не решаются и при таком повороте дела выразить свое одобрение, приведенные в смятение неожиданным открытием. Но я смело заявляю: если и сейчас, как когда-то раньше, угодно вам будет присутствовать при наших таинствах, если пришедшие старинные сотрапезники припомнят наши общие веселые песни былых времен и не станут презирать сатиров и силенов, но начнут пить из этого кубка вдосталь, — они и сами преисполнятся Дионисом и не раз вместе с нами воскликнут: "эв-ое!"

6. Однако пусть слушатели поступают, как им приятнее: каждый волен слушать или не слушать, я же, поскольку мы продолжаем находиться в Индии, хочу рассказать вам и еще одно происшествие — тоже имеющее кое-какое отношение к Дионису и не чуждое тому, чем мы занимаемся сейчас. Есть в Индии племя махлеев, что живет по левому берегу реки Инда и, если смотреть по течению, доходит вплоть до самого океана. У этих-то махлеев находится роща, обнесенная оградой, не слишком обширная, но образующая густую сень: пышно разросшийся плющ и виноград образуют вместе густую тень. В роще — три источника самой прекрасной и прозрачной воды: один источник — Сатира, другой — Пана, и третий — Силена. И раз в году приходят индусы в эту рощу, когда справляют праздник Дионису, и пьют из этих источников, но не каждый из каждого, а сообразно с возрастом: молодежь — из Сатирова, зрелые люди — из источника Пана, а из источника Силена пьют воду люди моих лет.

7. Что происходит с юношами, когда они выпивают этой воды, и на что взрослые мужи отваживаются, одержимые Паном, долго было бы рассказывать. Но что делают старцы, опьянившись водой источника — об этом будет не лишним сказать. Итак, когда старик напьется из источника и Силен овладеет им, тотчас на долгое время он становится безгласным и похожим на человека, у которого отяжелела голова после изрядной попойки; затем вдруг в нем рождается ясность речи и громкий голос и звонкий звук, и он, только что бывший совершенно немым, становится чрезвычайно разговорчивым — даже зажав ему рот, ты, пожалуй, не помешаешь ему болтать, не переставая, и сплетать бесконечные речи. Впрочем, все разумно и прилично, и как у того гомеровского оратора, слова из него… как "снежные хлопья зимою" летят друг за другом.

И мало будет сравнить старцев с лебедями; есть еще что-то напоминающее стрекотание кузнечиков, чистое и проворное, в тех разговорах, которые они заводят до глубокого вечера. Позднее, когда опьянение уже оставит их, они замолкают и возвращаются в свое прежнее состояние. Однако о самом удивительном я еще не сказал, а именно: если старик остановится в середине речи, которую произносил, не закончив ее, так как закатившееся солнце помешало ему дойти до последнего слова, то на следующий год, напившись из источника, он снова начинает говорить с того самого места, на котором в прошлом году опьянение покинуло его.

8. Пусть теперь, следуя Мому, моя насмешка обратится на меня самого, и, клянусь Зевсом, я не стану присоединять еще и нравоучение: вы ведь и сами уже видите, чем я напоминаю эту басню. Итак, если я в моей речи иной раз сбивался с пути — опьянение повинно в этом; если же разумным показалось вам то, что я говорил — значит, Силен был ко мне милостив.

О СКОРБИ

Перевод Н. П. Баранова

1. Стоит понаблюдать за действиями и словами большинства людей, предающихся скорби по умершему, и за тем, что опять и снова говорят их непременные утешители, и как печалующиеся непереносимым бедствием почитают случившееся для себя и для тех, по ком печалятся, отнюдь, Плутоном клянусь и Персефоной, не понимая даже отчетливо, тяжело ли и достойно печали или, напротив, радостно горе и не ведет ли оно к лучшему. Так, уступая установлениям и привычке, предаются люди печали. Итак, когда умрет кто-нибудь, они… Впрочем, лучше я скажу сперва, каких люди держатся мнений о самой смерти, ибо таким образом станет ясным, ради чего они усердствуют в этих бесполезных занятиях.