Лукьяненко

В последнее время он заметил, что на сердце у него было тяжко. Он чувствовал этот давящий камень еще после похорон сестры Татьяны. Последней своей сестры. А то еще недавно по дороге из Ленинградской в Краснодар они с Полиной Александровной видели последствия тяжелейшей аварии, и у него на весь оставшийся путь испортилось настроение. Волнение понемногу улеглось по мере того, как он уносился в воспоминаниях к тем дням, когда в самом начале пятидесятых годов ему частенько приходилось забираться в станицу Ленинградскую на сортоиспытательные участки, где в самой северной зоне края проверялись создаваемые в Краснодаре сорта. Вместе с молоденьким сотрудником Сашей Глуховским усаживался он в свою коричневую «Победу», предварительно загрузив багажник двумя канистрами бензина. Тогда по всей этой дороге и в помине не было никаких бензозаправок.

…Да, время было трудное. Война все еще давала о себе знать, и он хорошо помнит ту пору. Были невзгоды, барьеры, но он не спасовал, а, наоборот, упорно шел к своей цели. Говорили и продолжают говорить, что ему везло на людей, везло на сотрудников. А как же иначе? Его часто спрашивают, каким образом ему удается на протяжении стольких лет сохранить в своем отделе в общем-то постоянный состав. Секретов нет. Как знать, быть может, потому не уходили, что он всегда дорожил людьми, ценил их. Какая была оплата труда в те годы? На сельскохозяйственных работах длинного рубля не получал никто. И из многих отделов института сотрудники уходили при первой же возможности, припекав более оплачиваемое местечко. Кто стал бы их винить в этом? Но у него задерживались. Наверное, оттого, что ко всякому сотруднику, что с ним работал, он подходил с теплом и вниманием, интересовался его личными делами, пристрастиями, наконец. А как же иначе?! И отчего было при первом же удобном случае не подумать о своих помощниках в работе, если, например, приходила премия за новый сорт или усовершенствование. Премия нередко на его имя, да дело-то они делали общее и сообща…

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН

Обычно из института он уходил последним: кто-то отпрашивался пораньше, чтобы успеть на пригородный автобус, кто-то взял билеты на новый широкоформатный фильм; один из научных сотрудников торопился к телевизору: «Сегодня, Павел Пантелеймонович, играют наши с профессионалами!» Заядлый болельщик хоккея! Что с ним поделаешь? Ассистент спешит в паспортный стол… Словом, у каждого своя забота. И он оставался в кабинете один, склонясь над письменным столом, над своими бумагами, над таблицами, которые постоянно дополнял, уточнял. В этих занятиях проходил час-другой. А когда поднимал голову, за окнами уже давно синел душный летний вечер. И непоседливые ласточки угомонились в своем укромном уголке у верхней фрамуги, поглядывая из гнездышка на него…

Павел Пантелеймонович вставал из-за рабочего стола, расправлял затекшие плечи, для чего наскоро делал несколько сильных движений руками — от груди в стороны наотмашь, надевал пиджак, поправлял узел галстука и бодро сбегал по лестнице вниз. Пока машина добиралась по вечерним улицам до дому, в голове его зримо, до мельчайших подробностей, мелькали картина за картиной из прошлого, теперь уже такого далекого, но оттого родного и трогательного…

И теперь, как и в далекую пору юности, в этот час отходящего дня пришли в голову строки из бессмертной песни:

Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он.
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!..

И Павел Пантелеймонович вспомнил все, что произошло во время их первого с Василием отъезда из Ивановской, когда они летом 17-го года тащились на лошадях в Екатеринодар, и в который раз прочувствовал умиротворенно-красивый, любимый напев «Вечернего звона»…

Припозднился и на этот раз Павел Пантелеймонович. А ведь сегодня утром домой обещался прийти вовремя. Просил Полину Александровну к ужину приготовить кубанский борщ. Он предвкушал те минуты, когда усядется за стол с дымящейся тарелкой нехитрого кушанья, от которого исходит аппетитный аромат сала, толченного с чесноком. И тут же острый вкус стручкового перца сменил запах вареников с земляникой. При этих мыслях он заторопился, прибрал со стола ненужные на завтра бумаги и поспешил к выходу.

С годами все чаще они с женой, сидя по вечерам в его кабинете, стали вспоминать прожитое время. И на этот раз засиделись до полуночи. Про разное говорили.