Лукьяненко

И потом посреди этого с самого начала ставшего для него скучным разбирательства Пантелеймон Тимофеевич спросил у Савченко:

— Я извиняюсь, конечно. Вот вы, Павел Леонтьевич, говорят, богатство нажили, деньги за душой имеете какие-никакие. Неплохо я вас знаю как будто. Но что-то никак не возьму в голову — как все это вам удалось? Поделитесь, если не секрет, конечно.

И тот поведал, пока шел суд, где и как ему счастье подвалило:

— Лет с пятнадцать назад к юрту нашей станицы была прирезана земля, дополнительный надел, как вы знаете. Народу народилось к тому времени по станице порядком, да переселенцы с Украйны понаехали. Отставных солдат тоже записывали в казаки, особенно после кавказской войны. Что офицерам с полковниками отхватывали жирные куски от нашего общего юрта — про то и говорить не буду, вы это получше меня знаете. А юртовой земли сколько было, столько и есть. Нисколько ее не прибавилось с тех самых пор, как деды наши из-за Буга сюда перебрались служить государям нашим из-за земли и воды. Душевой надел и без того был неважный, а тут еще такие дела. Выход, конечно, нашли, как и по всем старым станицам нашим черноморским. В юрте станицы Тихорецкой нарезали нам дополнительную землю. Назвали Ново-Ивановский отселок. Поначалу, кроме воров и и ненужных обществу элементов, никто туда селиться не пожелал.

— Мой кум не так давно в гости туда ездил к своим, так, говорит, другой раз собака будет в ту сторону бежать — и ту заверну, хай ей грэць, той Ново-Ивановке, — вставил Пантелеймон Тимофеевич.

— Да, было такое. Первые годы мало кто соглашался в те края ехать — ближний свет, что ли? Место далекое, необжитое, дорога одна какая на переезд — быками ж ехать надо было. Не шутка!..

Прознал я тем часом потихоньку, что земли отдавало наше общество в аренду. Сначала какому-то крестьянину, как значилось по документам, Мазаеву, а потом нашелся купец темрюкский, Добровольский по фамилии, кажется. Да что тут за черт, думаю? Крутишься, крутишься, а все на месте — как встал, так и сел. Оно бывает так — только ноги укрыл — голове холодно, и так без конца и краю. Надумал я вот что. Попросил для начала общество наше станичное дать мне в аренду хоть какой пай на том отселке. Уважили, правда, пошли навстречу. Деньжата у меня к тому времени уже подсобрались, не скрою. Ну я в дело их и пустил. Семян надо было подкупить — достал, батракам за все лето выплатил. Вот тебе и деньги. Как вода, — сокрушенно вздохнул он. — Так вот, поехал я туда, значит, — продолжал Савченко, — чтоб не сбрехать вам, перед самым воздвиженьем. Ну да, в это время. Стал на токах хлеб просматривать. А он лежит — зерно к зерну, глаз не нарадуется. Батраки, дай бог им здоровья, не подкачали, на честность потрудились. Платили им хорошо, кормил, денег не пожалел. Чего ж им еще?

Вижу, тут самому не управиться, надо оценщика по хлебу вызывать е ближней станицы. Когда тот приехал, покопошился в ворохах и тут же выдал мне квитанции о сделке, слова не сказал.

Так вот в кассу правления в тот год я внес положенную сумму по векселям, о чем и оповестил станичный сбор. Чтоб знал народ — Савченко никого не обобрал, со всеми в расчете.

Оно, оказывается, присмотреться только надо — и на всем копейку можно иметь. А на своем кошу много не наработаешь, всех дырок не закроешь.

Вот в этом, к примеру сказать, году я посеял еще с осени люцерну — там, под Красным лесом. Неплохая пошла, грех жаловаться. Сдал я ее городовикам[4] на укос. Нм, как известно, земли по нашим законам не положено иметь, а тут сами видите — и людям польза, и себя в обиде не оставил.

Остановив свой рассказ и на миг вслушавшись в ход разбирательства, Савченко закончил так:

— Думаю, неплохо мельницу теперь паровую поставить, а может статься, и дело какое заведу. Не знаю пока, ни на чем еще не остановился.

А хлопцам Сибирь пахнет. Я спрашивал сегодня знающих людей, поверьте мне. Да, Сибирь…

СТРАННАЯ ДЕПУТАЦИЯ

Делу — время, потехе — час. Сколько ни запускай бумажного змея, как ни гоняй голубей, а время подходит и спрашивает свое. Приходит пора, и родителям надо решать извечную задачу. Надо ведь подумать о том, что скоро возьмешь свое чадо за ручку и поведешь в школу. И кончится, считай, с этого мига детская пора, и пойдут новые хлопоты.

Дивно Павлуше после степи, после станичной окраины с ветряками на толоке да белой от пыли дороги увидеть вдруг огромное, из красного кирпича сложенное здание. Стоит оно двухэтажное, с высоченными окнами и потолками такими, что, кажется, по классам на коне можно свободно ездить. А сколько детей, таких же, как и они с Васильком? Почему он их никогда не видел раньше?