Но попробовать что-либо из этого попросить купить Павлуша, конечно, и не помышлял, потому что он никогда не видал, чтобы отец что-либо из этих сказочных предметов пытался хотя бы удостоить взгляда. Он обычно торопил, стараясь поскорее увести мальца от соблазна, говоря что-то вроде такого: «Ну, чего стал? Игрушек не видал? Баловство…» И Павлуша, как само собой разумеющееся, понимал, что все это ни к чему, он смотрел на все это как на живую картинку, да еще за толстым стеклом. То, что у них есть дома, вот это их, за него не надо платить деньги. Все же, что они видели в витринах и на прилавках, только баловство, оно не про них, а для господ в чистых манишках, с белыми руками…
Летом 1917 года семейная необеспеченность стронула Павла и его старшего брата Василия с насиженного места. Надумали они отправиться попытать счастья в городе. Отец не стал отговаривать парубков, уже отпустивших усы. «Попытайте счастья, дети», — только и сказал он. У старшего брата Петра — он недавно объявился и жил теперь, затаившись, на хуторах — выпросили денег на дорогу. Выделил червонец, и они воспрянули духом. Выйдя из станицы, верст пятнадцать, балагуря и горланя от избытка чувств озорные песни, братья шли пешком. От станицы Ангелинской до Екатеринодара тратиться на билет не пожелали. Доедем и зайцами!
В городе посоветовали им обратиться в «Хлебармию», организацию, по слухам, солидную и большую. Там всегда требовались рабочие руки…
В первую ночь остановились на постоялом дворе «Полтава», уплатив 40 копеек, всю ночь проворочались с боку на бок от огненных укусов клопов. Утром пошли в поисках работы по адресу.
Громадина трехэтажного здания из красного кирпича, широкие гулкие коридоры с людской сутолокой, просторные светлые комнаты, где, должно быть, сидят важные столоначальники и писаря, — тут ли глазам не разбежаться? Была бы удача!
Их внимательно выслушали и отпустили восвояси: «Ученики нам не нужны». Хотели устроиться в один захудалый трактир, что приткнулся сиротой у нового базара, да хозяин наметанным глазом оглядел станичников молоденьких, тут же громко хмыкнул, приударил рука об руку и, лукавя, спросил: «А кто за вас, ребята, поручится?» Поручителя не нашлось. И тогда Павел сказал: «Давай, Вася, пока время еще есть, в Ивановскую вернемся. Займемся хлебоуборкой. Кому мы нужны здесь?»
С досады сфотографировались на память у базарного фотографа. Тот долго прилаживался, укрывши голову черным рукавом, и наконец сказал им: «Готово!» Наскоро перекусили в обжорке возле Сенного. На счастье, встретили там знакомого казака из родной станицы, который и подвез бесплатно неудачливых путешественников до самой станицы. «Здравствуй, родная хата!» — в один голос крикнули братья и расхохотались от счастья…
И был митинг на церковной площади. Со всех концов станицы сходились казаки и иногородние на сбор. У всякого своя думка, та, покоя что не дает. Одному то, другому — другое. Не всякий знает, как оно еще повернет, на чью сторону переклонит…
Красные бойцы чуть в сторонке стоят, серые, еще от старой армии, шинели в скатках через плечо, винтовки с длинными штыками. Командир сам, Беликов, до пояса весь в коже черной, револьвер сбоку висит.
— Граждане казаки! Граждане иногородние! — И Беликов кратко, ясно говорит о своих бойцах, о всей Красной гвардии. Ему некогда, да и не привык он подолгу говорить. Советует ивановцам записываться в. его отряд.
Следом за красноармейским командиром выступил Никифор Донцов. Еще недавно служил на Кавказе. Фельдшер. Сослуживцы избрали его в полковой комитет. Ходили слухи, что с самим Шаумяном не раз встречался в Баку. Вернулся в станицу недавно, но редко какой сбор проходил без его участия и споров. День и ночь теперь он пропадает в правлении — всех комиссарских дел не переделать и за год, а что ни день, то новые заботы…
— Думается мне, товарищ Беликов правильную позицию занял. Он набирает в отряд сознательных бойцов и не затаскивает никого силком — вольному воля. А вот те, кому дороги наши семьи, нивы наши и хаты, пусть покумекают те, что будет с нами, как кадеты явятся?.. Они не станут вот так церемониться — в два счета под метлу всех вас сметут в свою белую банду — и спрашивать не станут никого. Так что выбирайте, как вам и с кем сподручней. — Руки его во все время выступления теребили околыш фуражки, изредка он касался рукой то светлых, коротко подстриженных усов, то русых, гладко зачесанных назад волос. — Каждый из вас лично вступает в этот отряд, — закончил Донцов, и притихшая толпа не шевельнулась после этого еще какой-то миг. Только откуда-то с кузни, со стороны Омельченкова двора ветерок доносил тяжелые звуки молота.
Не спеша, сперва один, потом и другой, третий, а там и целый десяток, подходили к столу и записывались ивановцы. Робко сначала, затем посмелей — и через какой-нибудь час готов был список добровольцев — молодые по большей части. Больше двадцати человек записалось.
На другой день собрались добровольцы к станичному правлению, погрузились на три обывательские подводы и тронулись в путь.