Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

Ходили слухи, что брак этот далеко не счастливый. Людовик никогда не хотел жениться на своей нынешней супруге. Его вынудил отец. Cупруга столь уродлива (вроде обычная простушка, но кто знает, что скрывается под одеждой?), что он никогда не консумировал этот союз. По крайней мере, с его слов. И если бы папа помог ему с этой проблемой, он был бы безмерно благодарен… возможно, предложив земли и титул любимому сыну его святейшества.

Сделка обещала большую выгоду, и Александр сам написал ответ. Дело было столь срочным, что Чезаре пришлось явиться, наполовину облаченным в доспехи.

– Что?

– Он согласен! Необходимо лишь нанести тайный дипломатический визит, чтобы обсудить детали.

– Что он предлагает?

– Герцогства Валанс и Дуа.

– Этого будет достаточно?

– С точки зрения земель и престижа, несомненно. По уровню дохода, может, и нет, но король сам покроет разницу. Дело сделано, Чезаре. У тебя будут титул и деньги.

– А как насчет военной поддержки?

– Мы обсудим это, когда придет время.

– А мое сватовство к принцессе Карлотте? Это не менее важно, чем деньги.

– Людовик отлично знает об этом. Он надавит на нее и ее отца. Не волнуйся. Она будет твоей. Вопрос времени.

– Что ж, будем надеяться.

Впрочем, запланированный брачный союз Чезаре с Неаполем тоже не складывался: Карлотта, находясь при французском дворе под покровительством Людовика, проявила неожиданное упорство. По-хорошему, отец должен был приструнить ее, но король Федериго, пусть он широко улыбался Чезаре и дал ему свое молчаливое согласие во время коронации, теперь оказался не в восторге от этой идеи. Одно дело отдать Лукреции своего незаконнорожденного племянника, и совсем другое – позволить Чезаре заполучить его законную дочь, открыв этому скорпиону дверь в королевское гнездышко. Пока сын папы носил кардинальскую шапку, он мог и дальше избегать открытой конфронтации.

– Людовик пригрозит ему интервенцией. – Чезаре, как и подобало нынче его статусу, был не очень-то рад такому повороту дел. – Это заставит его задуматься над нашим предложением.

– Смотри не накаркай! Если французы снова придут на наши земли, нельзя пускать их ближе северных Апеннин.

Если французы придут… Александр тщательно подбирал слова. Что за странная вещь – право наследования! При коронации Людовика в списке его титулов значился не только Неаполь – что никого не удивило, – но и Милан, на который его орлеанская родня заявляла особые права. Стоит лишь копнуть поглубже в запутанные сети супружеских союзов, и окажется, что любые земли наполовину принадлежат кому-то еще.

Милан не только богаче Неаполя, но и гораздо ближе: небольшой переход через Альпы, и вот вы уже там.

– Нет, кто бы мог подумать, а? – Александр сел, на лице расплылась широкая улыбка. – Что небольшая трещина в черепе короля вызовет такую головную боль у Людовико Сфорцы. Сначала он предлагает французам Неаполь на блюдечке с голубой каемочкой, а вслед за этим они забирают Милан. Едва ли кто-то в Италии будет лить по этому человеку слезы. Учись на его примере, Чезаре. Заводи врагов, если уж приходится – а тебе придется. Но всегда следи за тем, чтобы самые сильные мира сего остались тебе друзьями.

– Я уже знаю все это, отец, – пробурчал он нетерпеливо.

– Тогда тебе не составит труда услышать все это еще раз, – добродушно сказал Александр. – Подойди, дай обнять тебя. Нас ждут великие свершения, и мне полезно вдохнуть запах пота от тренировок на теле солдата.

Чезаре выполнил его просьбу и открыл отцу свои объятия. Теперь ему приходилось все шире раскидывать руки. За последний год, с тех пор как умер Хуан, Александр потолстел, но при этом стал ниже ростом. В шестьдесят восемь он весил как двое мужчин и взял привычку сутулиться, чтобы казаться хоть немного меньше. Порой можно было услышать, как при ходьбе он пыхтит и отдувается. Поскольку собственное будущее Чезаре все еще казалось ему весьма неопределенным, он наблюдал за отцом, раздумывал, сколько времени у них остается, чтобы изменить мир вокруг, и с дрожью понимал, что не так уж и много. Однако Александр никогда ничего не боялся. Скорбь его поутихла, и теперь казалось, что смерть Хуана подталкивает его к новым свершениям. Глубокая набожность, такая же искренняя, как и печаль, сама собой прошла, стоило ему осознать масштабность задач. Раскаявшийся папа вызывал удивление, но кто и когда слышал о смиренных кардиналах? Многих реформы пугали куда больше, чем коррупция, и пока все приходили в себя, Александр вернулся к семейным делам.

Теперь Чезаре стал его Хуаном, и новости из Франции порядком воодушевили его. Что до возраста, отныне он больше не праздновал свои дни рождения. Шестьдесят восемь – это много, только если ты собираешься вскоре умереть. А смерь не входила в планы Александра. Чтобы отомстить тем, кто пытался его уничтожить, ему требовалось оставаться живым.

* * *