Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

– Если он и правда мой сын, тогда… – Александр в ярости махнул рукой. Ах, как же он устал от нотаций этих взбалмошных испанцев.

Она посмотрела на него, и оба сразу поняли, что именно он имел в виду.

– Да что же ты за женщина такая, – покачал он головой, взяв себя в руки. – Тебе надо научиться держать язык за зубами.

Но она всегда отличалась пылким нравом, а когда пугалась, то со всей энергией бросалась в бой со своими страхами.

– Прошу прощения, ваше святейшество. Там, где я выросла, нам позволялось говорить откровенно.

– Тогда, возможно, тебе лучше вернуться в родной дом.

– О чем вы? Хотите выслать меня из Рима? А Джоффре?

– Ах, какая трагедия!.. Иди к своему мужу, женщина! Я сыт тобой по горло!

Когда она ушла, Александр долго сидел, кипя от злости. Он папа римский, глава святой церкви, как посмела она кричать на него! Пресвятая Дева Мария, неужели он не заслужил большего уважения!.. Он ожидал посла Феррары в любой момент. Тот постоянно пыхтел и требовал заверений, что, куда бы ни повел Чезаре свою армию после Милана, дому д’Эсте, Ферраре, Мантуе и Болонье ничего угрожать не будет. Между отцом и сыном через Альпы полетели письма: самая надежная почтовая система в Европе, слава тебе Господи. Будущее их семьи под угрозой. Столь многое нужно сделать, а он тратит время на людей, которые жалуются без остановки и смеют повышать на него голос.

Где-то в глубине души Александр понимал, что реагирует на подобные вещи слишком остро. Ему не пристало быть таким раздражительным, но резкая смена союзников с Неаполя и Испании на Францию добавила сложностей в его жизни. Он бы поговорил с Лукрецией, она всегда была хорошим слушателем. Только не сейчас. Сейчас она смотрит на него большими печальными глазами. И почему? Разве это его вина, что король Неаполя сам подписал себе смертный приговор? Будь они все прокляты!

Когда Санча вернулась во дворец и бросилась в объятья Альфонсо, она была уже в предобморочном состоянии и кричала, что их выгоняют, если не хуже того.

– Тебе не стоило злить его. На него столько всего навалилось.

– А на нас разве нет? Говорю же, Альфонсо, мы больше не в милости. Слышал бы ты его слова! Ему плевать даже на Джоффре. Послушать его, так кажется, что у него теперь только один сын, это чудовище Чезаре.

– Не называй его так, – тихо сказал Альфонсо.

– Ах, как ты наивен, брат! Ты никогда не нравился Чезаре. Все это притворство. Люди заботят его, только если полезны ему. Он прихлопнет тебя как муху, если «семье» будет от этого польза. Поговори с Лукрецией, она расскажет тебе.

Но когда он пересказывал Лукреции слова Санчи, то не стал слишком уж вдаваться в подробности. Она была почти на пятом месяце беременности, и он не хотел ее тревожить. Вместо этого он взял перо и написал своему дяде. Даже когда муж любит свою жену так сильно, как он, предан он в первую очередь той семье, в которой родился. Такова природа вещей.

* * *

Август. Слишком жарко, чтобы шевелиться, думать, даже молиться. Французские войска заливали потом свой путь через холмы к летним альпийским перевалам. Никто не мог с уверенностью сказать, где они окажутся зимой. Ощущение нависшей опасности становилось все сильнее из-за того, что зима ожидалась не такой, как обычно. Тысяча четыреста девяносто девятый год подходил к концу и знаменовал собой не только конец столетия, но и завершение полутора тысячелетий. Тысяча пятисотый год. У многих при мысли о значимости даты голова шла кругом. Вторжение, война и эта эпидемия новой болезни, столь явный знак Божьего гнева, плодили слухи о Страшном суде, которые распространялись по всему христианскому миру подобно пламени по сухому папоротнику. Чтобы подготовиться к неизбежному, грешники (а кто не без греха?) собирались в паломничество. Целью их пути был Рим.

Что одних ввергало в панику, для других становилось источником дохода. Повезло тому наместнику Бога на земле, кто управляет такими притоками прибыли. Александр уже вовсю занимался ремонтом. В самый разгар лета кипела работа: мужчины счищали с домов наросшие на них ракушки, а на протяжении всего долгого пути пилигримов между главными церквями Рима росли торговые лавки. От замка Святого Ангела до ступенек старой базилики Святого Петра теперь тянулась новая оживленная улица, названная в честь папы: Виа-Алессандрина. Он уже представлял, как она наводнится верующими, исполненными любовью к Богу и осененными величием церкви его на земле. Папская казна будет забита под завязку, Рим снова вернет себе статус великого города и паломники вернутся в свои города и деревни, разбросанные по всему христианскому миру, с именем его святейшества на устах: Родриго Борджиа, Александр VI, испанец по рождению, но папа римский, который вершит историю. В этом он теперь не сомневался.