Лукреция с Воробьевых гор

По пути нам то и дело попадались азартно настроенные иностранцы, которые спрашивали у нас, как там, указывая рукой в сторону Белого дома. «Нормалек», — отвечал Толя, и они, к моему удивлению, понимали это слово, радовались, трясли нам руки. Возле очередного костерка молодежь пела песенку из «Бумбараша». Мы вошли в старый, постройки тридцатых годов, дом, поднялись на лифте на пятый этаж, и Толя открыл дверь.

В комнате ничего, кроме тахты и магнитофона, стоящего на полу, не было. На большом гвозде висели плечики с одеждой. Толя кинул мне рубашку и джинсы.

— Переоденься, пока я кофе сварю…

Переодевшись, я сказала, что надо вернуться на площадь. Под окнами Толиного жилища с грохотом сновали танки. Я, как Иван Сусанин, мечтала о рассвете. При свете дня штурма не будет. Но за окнами была тьма.

— Согрейся немного и пойдем, — согласился Толя. — Если ты так волнуешься… — Он протянул мне спичечный коробок, на котором был записан телефон Белого дома. Номер этого телефона каждые полчаса повторяли по громкоговорителю.

У меня действительно стучали зубы то ли от холода, то ли от волнения… Я набрала номер, и спокойный мужской голос ответил, что в Белом доме все в порядке, только вырубили свет.

— Врубят, — выслушав мое сообщение, сказал Толя. — Скоро начнет светать. Ну-, допивай свой кофе — и двинули… Ты не чувствуешь, мать, что эти ночные часы нас как-то сблизили?..

Когда мы вышли из дому, небо посерело.

Толпы народа с площади устремились в метро. По улице двигалась поливочная машина. «Кровь смывает», — мрачно прокомментировал встречный парень. «Какую кровь?» — «Там, говорят, человек пятнадцать погибло…» — махнул он рукой в сторону метро. Шел дождь, но рассвет с каждым мигом все больше набирал силу, и когда мы подошли к Белому дому, я поверила, что никакого штурма не будет.

После защиты Игоря прошло уже довольно много времени, а в нашей жизни ничего в лучшую сторону не изменилось. Несмотря на хлопоты Льва Платоновича, места на кафедре Игорю не нашлось, он все еще проходил там стажировку, посещая университет как бог на душу положит… Люся несколько раз предлагала Игорю поработать менеджером в ее туристическом агентстве «Геллеспонт», но это дело казалось ему не столько бесперспективным, сколько мошенническим. Он утверждал, что цель Люсиных сотрудников — задурить голову нашим гражданам, вдруг получившим возможность повидать мир… Что такие агентства держатся на сплошном обмане; из желающих посетить Анталию или Акапулько они вытягивают деньги, обещая им первоклассные гостиницы, великолепные экскурсии и высокий сервис, тогда как на деле все оказывалось иначе: и гостиницы затрапезные, и питание за свой счет… Я пыталась поговорить на эту тему с Люсей. Но она ответила, что Игорь хорошо освоил только одну профессию — вечного студента, и потому ярится на тех, кто, как она, умеет зарабатывать деньги. Она, Люся, приносит ощутимую пользу обществу. Чем больше в стране богатых людей, тем обществу лучше. Когда ее агентство как следует встанет на ноги, она непременно заведет отдельную статью расхода на благотворительность. Я не могла понять, «стоит ее агентство на ногах» или нет, во всяком случае, Люся арендовала для него офис в центре, на Полянке, и каждый месяц выкладывала за аренду помещения круглую сумму. Правда, текучесть кадров у нее была невероятная, временами Люся горько жаловалась на это, платя сотрудникам мизерное жалованье, потому что все больше и больше становилось в Москве безработных, готовых ухватиться за любое место.

Люся, надо отдать ей должное, время от времени подбрасывала деньги родителям, часть которых папа порывался всучить мне, но я не брала, уверяя его, что нам с Игорем хватает. И правда, мы не бедствовали. Игоревы родители по-прежнему давали ему средства к существованию, а я, помимо зарплаты, еще имела гонорары, иногда даже выступала с рецензиями в «Литературке», куда перешел работать Ваня Зернов.

Из-за Вани мы то и дело схватывались с Игорем.

Я подсовывала ему Ванины литературные обзоры с совершенно определенной целью: пробудить в Игоре честолюбие и желание самому наконец взяться за перо. Но муж разносил их в пух и прах.

— Ему бы только красотой собственного слога блеснуть, — говорил он мне, — твоему Ивану совсем не важен повод, лишь бы высказаться… Он вытаскивает из произведений наших прозаиков те идеи, которые авторы и не думали в них вкладывать. Он пишет не о литературе, а о самом себе, таком умном, талантливом, ироничном…

— Тем не менее люди его читают, — не сдавалась я.

— Люди читают и надписи на заборе, — насмешничал Игорь. — Им лишь бы глаза занять… А твой Зернов способен любое литературное пойло выдать за первый сорт… А как же — имя себе зарабатывает!

— У него уже есть имя, — возражала я.

— Как и у большинства литературных прихлебателей, — хмыкал Игорь. — Этих, с позволения сказать, критиков…