Лукреция с Воробьевых гор

Дальнейшее произошло как бы помимо моей воли. Я даже не помню, какое впечатление произвела на меня эта квартира. Такси остановилось возле четырехэтажного дома старой постройки. Еще раз бросив взгляд на бумажку с адресом, я поднялась на третий этаж, открыла дверь, прошла в прихожую… Квартира оказалась совершенно пустой, гулкое эхо пронеслось по просторным ее комнатам, когда я вслух произнесла: «Господи, что за обои!» Обои во всех комнатах и впрямь были какого-то мрачного, коричневого цвета, отчего квартира казалась темной. На широких подоконниках стояли засыхающие без воды цветы. Первым делом я поискала банку или какой-то другой сосуд, из которого можно было бы их полить, но обнаружила на кухне только пластмассовый совок для мусора. Я вынуждена была подносить цветы под струю воды из крана, мысленно попросив у них прощения за то, что не имею возможности отстоять воду. Они сразу ожили, и это обрадовало меня, как встреча со старинными друзьями. Я включила свет во всех комнатах — голые лампочки свисали прямо из лепных розеток. В эту минуту в дверь позвонили. Звонок отозвался во мне каким-то болезненным, прерывистым звуком, и я открыла дверь. Небольшая группа людей почтительно поприветствовала меня, назвав «хозяйкой», и внесла в комнаты стремянки, коробки с паркетом, рулоны обоев, на которые я отказалась взглянуть. Я оставила бригадиру ключи, и он заверил меня, что через десять дней все будет готово. Пожав плечами, как будто меня это совершенно не касалось, я вышла на улицу.

На другой день мы с Игорем подали заявление о разводе. Игорь просил меня хорошенько обо всем подумать и все взвесить, призвав на помощь все свое чувство самосохранения, но мне казалось, что он произнес это не от души. Молча пошли мы по направлению к нашему дому. Голова у меня раскалывалась и гудела, перед глазами роились какие-то крохотные, полупрозрачные, светящиеся существа. Мы с Игорем шли нога в ногу, будто тащили за спинами по подсохшему мартовскому асфальту тяжело груженные санки, и их полозья издавали страшный скрежещущий звук. Перед самым домом мы, как по команде, остановились, будто не чувствовали в себе сил войти туда вместе и втащить эти тяжелые санки наверх. Тут я вспомнила о вторых ключах от квартиры Толяна на Красной Пресне и, бросив Игорю: «Пока!» — зашагала в сторону метро.

Я еле дотащилась до знакомого дома, не помню, как поднялась на лифте, отворила дверь и рухнула на тахту. Голова горела, в груди, в легких как будто началась слабая чесотка, горло надрывалось от кашля, и я с каким-то упоением погрузилась в болезнь — она спасла меня от тяжелых раздумий.

Взгляд мой упирался в плакат, повешенный Толяном на стене. Календарь нынешнего года с изображением какого-то водопада; иногда мне казалось, что могучая вода остужает мою голову. Временами я вдруг оказывалась посреди этого незнакомого пейзажа — среди скалистых гор, поросших мхом валунов, диковинных деревьев с красными листьями и странных птиц с радужным оперением, проносящихся перед моими глазами сквозь светящийся воздух… Странные происходили вещи! Как ни тянулась я пересохшим ртом к воде, она ускользала от меня; я стояла по горло в хрустальной прохладе, в ослепительной стремнине — и умирала от жажды. И так было до тех пор, пока рядом со мной не оказалось еще одно человеческое существо и не поднесло к моим губам целую реку… Потом я почувствовала, как оно приподнимает меня, выносит из стремнины на берег, почему-то застланный чистыми простынями, подкладывает под голову подушку, кладет на лоб что-то холодное, пахнувшее уксусом, подводит ко мне ангела в белом, тот прикладывает к моей груди холодную трубку, потом — другого ангела, колющего мне безымянный палеи… и я силюсь вспомнить, что означает эта краткая боль… А однажды, открыв глаза, я обнаружила, что меня уже нет возле водопада — он шумит отдельно, вдалеке, в проеме стены, и птицы уже не летают перед моими глазами, и я слышу голос, опускающийся ко мне с каких-то иных высот: «Лара, Ларочка…» — и не могу понять, кто этот человек, называющий меня по имени с такой тревогой и любовью. Наверное, кто-то очень близкий, раз он ходит за мной, как нянька, вытирает с моего лба пот, укрывает меня одеялом, сует к ногам грелку, может, это мой муж, мне знакомо это доброе, полное трогательной заботы лицо, и я протягиваю к этому человеку руки, обнимаю его изо всех сил, и мы вместе с ним снова уносимся в бешеную стремнину водопада…

— Доброе утро. — Толя, склонившись надо мною, пальцем провел по моим распухшим губам. — Доброе утро, рыженькая… Ну вот, — он осторожно коснулся губами моего лба, — температура спала… Эх, знал бы я раньше, что тебя надо лечить таким вот образом… Отнести тебя под душ?

Я чувствовала во всем теле какую-то поющую легкость и радость, точно легла спать тридцатилетней женщиной, а проснулась совсем юной девчонкой.

— Это ты? Это был ты?

— Бедняжка моя, тебе было ужасно плохо, воспаление легких. Хорошо, что я вовремя успел вернуться, ты могла умереть, представляешь? Но теперь все будет хорошо.