Лукреция с Воробьевых гор

— Толя. — В памяти моей всплыла история с мастерами. — Ты был на своей квартире? Я ведь впустила туда людей, а потом…

— Нет, не был, я не мог бросить тебя. Ну да там все в полном о’кее. Можешь не сомневаться… Как тебе, кстати, понравилось твое новое жилище? Я звонил твоему супругу, который сказал, что вы уже подали на развод. Я его проникновенно поблагодарил. Так что ты теперь моя жена, ясно? Повтори, что я сказал!

— Я теперь твоя жена, Толя, — произнесла я.

Должна сознаться: выходя замуж за Толяна, я не верила в прочность наших брачных уз. Спрашивается, почему же тогда решилась на этот отчаянный шаг? Сколько я позже ни задавала себе этот вопрос, так и не могла толком ответить на него.

Все вокруг — мои родители, сестра, Анна — полагали, что я наконец возжаждала материального благополучия, надежной и хорошей крыши над головой, но я-то знала, что это не так.

Володя, Люсин муж, высказал предположение, что мне попросту надоело работать, каждый день ходить на службу и еще вечерами просиживать над своими статьями. Это было справедливо лишь отчасти: я действительно устала, но эту проблему можно было решить, подыскав себе другую работу. Думаю, просто надо мною в те дни властвовала воля более сильная, чем моя собственная, и я подчинилась ей…

На вопрос, который, конечно, мне задавали, — почему-то именно мне, Толю напрямую так никто и не отважился ни о чем таком спросить, — чем именно он зарабатывает свои деньги, я отвечала расплывчатой формулировкой, которую, в качестве образца, изложил мне сам Карась: Толян работает на совместной русско-швейцарской фирме, где по американским образцам из китайского материала вьетнамские мастера шьют русско-швейцарскую спортивную одежду. Вот такая абракадабра. Думаю, эту версию никто не принял на веру, хотя к вышеупомянутой фирме Толя действительно кое-какое отношение имел. Она называлась «Витель», расшифровывалась как «Вильгельм Телль» — какой-то рекламист за тысячу баксов придумал название, в котором должно было звучать что-то «швейцарское», и эмблемой фирмы служило яблоко, пронзенное стрелой.

Я не знала ни где находится офис этого «Вителя», ни какое в действительности отношение имеет к фирме мой будущий муж…

Толя как-то раз сказал мне непререкаемым тоном:

— Лара, у меня к тебе одна совершенно зверская просьба… Всего одна, но зверская: не задавай мне вопросов. У нас это не принято. Чем меньше ты, дорогая моя, будешь знать, тем меньше с тебя, дорогой моей, спросят…

— Кто спросит? — мгновенно испугавшись, пролепетала я, вдруг представив себя заложницей в руках каких-то наголо обритых, угрюмых типов.

— Никто ни о чем тебя не спросит, если ты и пытаться не станешь вникать в мои дела, — отрезал Толя, и правда, было в его голосе что-то такое, что слова застыли у меня на языке.

Толя хотел, чтобы после регистрации в ЗАГСе мы обвенчались в церкви, но этому я жестоко воспротивилась.

Не потому, что уже тогда думала о кратковременности наших отношений и не хотела связывать себя так серьезно, но потому, что знала — хоть Толян и носит на груди большой серебряный крест и в его машине есть иконка Святителя Николая, он не слишком верующий, не знает ни одной молитвы до конца, о молитвенном правиле и вообще ничего не слышал, Евангелие, тем более святоотеческую литературу не читал…

И устраивать комедию на таком пустом месте я не желала, хотя Толя чуть ли не на коленях ползал передо мною, уверяя, что все время какую-то сумму жертвует на храмы и по большим праздникам посещает богослужения, что все его друзья в обязательном порядке венчаются в церкви. Но я была непреклонна.

Когда-то мы с Игорем поговаривали о том, чтобы обвенчаться, и это было для меня естественно — во-первых, Игоря интересовали духовные вопросы, во-вторых, я тогда была уверена, что с ним-то мы никогда не расстанемся…

Но раз уж с Игорем у нас дело не дошло до хождения вокруг аналоя, то с Толей, к которому у меня не было такой глубокой сердечной привязанности, об этом нечего было и помышлять.

Толяну удалось добиться от меня обещания, что, если три года мы с ним проживем без сучка без задоринки, тогда мы все-таки поженимся церковным браком. На этом и порешили.

За месяц до свадьбы мы перебрались с Красной Пресни на Гончарова.

Переезд, как и все в нашей последующей жизни с Карасем, оказался для меня полной неожиданностью. Просто в один прекрасный день Толя сказал:

— Мать, упаковывай вещички, через час мы должны быть на Гончарова.

Вот так, через час, не больше и не меньше. Спорить было бесполезно. Слава богу, при мне были лишь мои носильные вещи, которые я успела забрать из своей прежней квартиры, да собрание сочинений религиозного философа Ильина, недавно приобретенное на книжной ярмарке.

— Но там ведь голые стены… — только беспомощно возразила я.

— Будь спок, — ответствовал Толя, и я решила, что мне и в самом деле следует беспрекословно выполнять наше соглашение и не задавать лишних вопросов.