Лулу

— Вовчик! Подвижки у вас, несомненно, налицо. Я всегда считал, что вы не безнадежны и даже кое-какая логика в ваших словах изредка присутствует. Однако что в таком случае для вас родина? Для Гоголя — это птица-тройка. То есть для него родина — это и тройка лошадей, и даже это никому не известное погоняло. Для Блока — это летящая степная кобылица, которая между делом мнет ковыль. Но вот кто-то сажает верхом на кобылицу усатого грузина — и они неразделимы. И вот уже даже птицу-тройку оседлали — на каждом жеребчике сидит по седоку, холеные, мордастые представители партгосноменклатуры. Так что давайте договоримся не путать постоянную составляющую, то есть народ, и переменную, то есть сбрую, упряжь, кучера, режим, вождя, эпоху… Потому что я люблю Россию как тот же самый чугунок с перловой кашей в русской печи, а вы любите марксистско-советскую страну, разрушившую ту Русь. Вы исповедуете лишь ненависть к богатым и называете это социальной справедливостью. Это же просто позор! — Продолжая разглагольствовать, Веня уже успел напялить свой любимый халат с дракончиками, пригубил виски из хрустального фужера и потому чувствовал себя как милостию Божьей самодержец. — Ну вспомни, наконец, сколько уже раз та власть тебя насиловала, обманывала, унижала. Да ты же при сухом законе давно бы ноги протянул, если бы не я.

Тут уж я не вытерпел. Дай только ему волю, и он начнет упрекать меня черт-те в чем.

— Веня! Все не так! Да и не разрушал я этой печки… — Честно скажу, мне стоило немалых сил, чтобы не засмеяться.

— Вот вы опять скатываетесь прямо-таки к патологической лжи. Ну что вы пишете в своем романе? От корки и до корки лишь вранье! Все мои попытки что-то вам втолковать натыкаются на перевирание, скоморошество, уход от объективного анализа. Я думаю, не найдется на свете человек, который скажет, что я не объяснил ему свою позицию. Всем все ясно! С вами же ровно наоборот. Вы каждый раз нахально уходите от честного понимания моих взглядов. Будьте вы мужиком, а не злобной кобылицей. Хватит кусать в живот, лягаться и при этом ржать!

Ах, голова! Ну прямо-таки Макаренко и Жан Жак Руссо в одном флаконе. Только откуда он это взял? Это я по поводу кобылы, которая одновременно и кусается, и ржет. Видимо, это тот самый случай, когда валят с очумелой головы на вполне здоровую.

Иной раз Веня напоминает мне этакого мерзкого ворюгу повара — жаркое из кошатины уже превратилось в угольки, а он все пихает его тебе в рот, приговаривая про себя: «Чтоб ты подавился!»

Наверное, следующим аргументом в нашем споре должна была стать ссылка на Венины богоугодные свершения во славу чугунка с перловой кашей, но… Но в этот момент из компьютера вместе с невнятным шумом и топотом множества ног донеслись отчаянные вопли Лелечки. Ох, вот ведь опять все начинается! И эта рожа будет маячить на дисплее, и снова Веня, стоя на броневике, будет призывать меня к чему-то. Да хоть бы сгорел весь этот мерзкий ночной клуб со всеми его обожравшимися обитателями! Жаль, конечно, если останусь без работы, но уж для такого случая…

Сразу скажу, что всю эту канитель затеял уж конечно не я. А то как бы про меня чего плохого не подумали. То есть, если бы не беспримерная алчность Лели, все наверняка бы обошлось, по крайней мере, знающие люди утверждают это однозначно. А тут то ли проводка перегрелась, то ли оборудование не выдержало большой нагрузки. В общем, что-то там у них такое взяло да и ухнуло. И через некоторое время потянуло едким дымком.

Пока я размышлял по поводу того, что бы это могло быть, малоприятный запах трансформировался в удушающую вонь горелого пластика и прочей бутафории, которой в изобилии снабдили наш ночной клуб. Еще через мгновение передо мной явился Веня в противогазе и, размахивая огнетушителем, что-то мычал, рычал, пытаясь перекричать вой пожарной сирены и объявление по радиотрансляции — «Всем немедленно покинуть заведение!». Можно было предположить, что Веня интересовался местоположением запасного выхода. Однако проблема заключалась именно в том, что в клубе было вдоволь еды, выпивки и девок, при желании даже травку можно было раздобыть, но в целях безопасности был наглухо замурован тот самый, запасный черный ход. И это правильно! Сколько уже говорилось о том, что в прежние времена достойные люди вынуждены были отовариваться благами, избегая посторонних глаз и прочих завистливых соглядатаев. Теперь же им одна дорога — через парадный вход, по мраморным ступеням, под звуки марша, которым встречали космонавтов. И даже само существование иной возможности в нынешних обстоятельствах их унижало, как некий намек на то, что кто-то мало уважаемый или же вовсе не знакомый, пробравшись с черного хода, может иметь гораздо больше, чем они. Это же понимать надо! Но Веню, судя по всему, возможность скатиться кувырком с парадной лестницы в наступившей темноте явно не прельщала.