Luminosity - Сияние разума (СИ)

— Я испытываю сильное желание найти телефоны Рейчел и Ребекки. И их брата. Позвонить им всем, срочно позвать их сюда, и чтобы вы все сидели здесь, когда они придут, чтобы они могли жить вечно — я думаю, это не будет так же плохо, как обращать их без разрешения, так как если они не в своем уме и решат, что им не нужны суперспособности и шанс на вечную жизнь, они могут отказаться от своей волчьей сущности. Если они не в своем уме, — пробурчала я.

Он продолжал гладить меня по голове. Я закрыла глаза и постаралась успокоиться, сконцентрировавшись на прохладных, осторожных прикосновениях.

— Есть ли, — спросила я после того, как немного остыла, — какая-либо причина, по которой я не должна собирать всех квилетов, которых смогу найти, здесь, на “вашей территории”, где вам позволено быть, и активировать их?

— Несовершеннолетние оборотни опасны, — мягко сказал Эдвард, — связь между их превращениями и их нравом значит, что они будут нестабильны, пока не выучатся контролю. Они не столь склонны убивать, как новорожденные вампиры, но этого нельзя исключать, да и ранения не были бы чем-то из ряда вон выходящим.

Я вдохнула так глубоко, как только могла, задержала дыхание до боли в легких, затем медленно выдохнула.

— Мы можем организовать летний лагерь для оборотней, — сказала я. — Собрать их где-нибудь вместе, подальше от всех, кто лечится не так быстро, как они, помочь им…

— Присутствие вампиров им не поможет. Они инстинктивно видят в нас врагов, — сказал Эдвард. — Вампиры и квилетские волки неприятны друг для друга как на запах, так и при личной встрече.

— Джаспер, — сказала я, упорствуя. Судя по тому, что я была готова привлечь делу Джаспера, я была настроена очень серьезно… — Он может активировать их, а затем помочь им оставаться спокойными, пока они не смогут делать это самостоятельно, пока они не будут в безопасности.

— Возможно, — ответил Эдвард, чем удивил меня. Он все еще поглаживал мои волосы. — Это может сработать. Но, я думаю, Вольтури не знают о квилетах… и вряд ли узнают, пока Аро не прочтет одного из нас, что может не произойти в ближайшие столетия, если мы будем вести себя тихо. По крайней мере, если они останутся такими же ненавязчивыми, какие они сейчас.

Я выругалась. Эдвард, похоже, не разделял философскую неприязнь Анжелы к нецензурным выражениям.

А затем я снова выругалась.

— Эдвард, ты говорил, что договор запрещает кусать людей. А семьдесят лет назад, если ты округлил, могли быть после того, как Карлайл обратил Эмметта. Он — последний из обращенных. Это так?

— Да, — ответил он. — Считается ли округление чисел ложью? Я не понимаю.

— Допускал ли кто-то из вашей семьи с тех пор какие-либо “ошибки”?

Он медленно покачал головой.

— Если вы обратите меня, нарушится ли договор? Даже если вы сделаете это не здесь?

Эдвард помолчал.

— Формально, — сказал он, — да.

Я думала быстро.

— В договоре было сказано — кусать — именно это слово?

— Именно, — подтвердил он. Его рука перестала гладить меня по волосам, и теперь покоилась на затылке.

— Сможете ли вы обратить меня без укуса? Элис говорила что-то насчет попадания слез в открытую рану…

— Она говорила такое? Это немного фантастичный способ. В наших глазах есть яд… но мы не плачем. Тебе придется собирать яд у нас с глаз очень долго и вводить его в кровоток косвенным путем. Не могу даже придумать менее эффективный способ. Укус куда лучше.

— Но это не обязательно должен быть укус как таковой. Может быть, ты сможешь собрать яд в шприц и сделать укол.

— Да, — сказал он, — да, так можно сделать.

— Отлично, — сказала я, вздохнув еще раз, — так что если я придумаю способ активировать волков без привлечения внимания Вольтури, то из-за меня между вампирами и волками не будет войны.

— А у тебя честолюбивые планы, — заметил он нежно, почти восхищенно.

Я подняла голову, и он убрал свою руку, положив ее обратно на стол перед собой.

— Эти планы не должны казаться честолюбивыми, — сказала я. — Желание, чтобы люди продолжали жить, не должно казаться необычным или особенным, или революционным, или еще каким-нибудь эдаким. Если бы я работала и половину зарплаты отдавала на онкологические исследования, или что-то подобное, я бы не была честолюбивой. Альтруистичной — по большей части — но не честолюбивой.

— Знаешь, если ты постоянно будешь повторять подобное, в итоге я начну с тобой соглашаться, — сказал Эдвард весело.

— Не могу не считать это хорошим результатом, — ответила я, теребя край своего рукава. — Со стороны выглядит так, будто у тебя нет веских причин следовать своим убеждениям — только связанные с ними эмоции, которые не дают тебе услышать мои слова, хотя мы говорим на одном языке. Если, несмотря на это, я смогу достучаться до тебя, многократно повторяя, что смерть — это плохо, тогда я буду это повторять. Смерть — это плохо. Смерть — это плохо. Смерть — это плохо.

— Тебя действительно обеспокоило то, что я говорил о душах, — отметил он вполголоса.