Луна как жерло пушки. Роман и повести

В коридоре Кыржэ ожидала все та же свита из нескольких молодых мужчин; они безмолвно пошли вслед за экспертом. Он стал говорить с ними, не обращаясь ни к кому по имени. Голос его звучал спокойно, если не холодно.

— Ну и как: ничего не добились? Тогда почему пристаете? Чем могу быть полезен? Обращайтесь вон туда… — он указал куда-то в глубь коридора, — к начальнику охраны! Пусть отведет и вас в салон… А ты, Косой? Тоже ничего не сделал? Ничего! — угадал он по лицу последнего. — Молчит? Превратилась в глухонемую? Еще бы, если строишь из себя невинного ягненка, не хочешь брать лишний грех на душу! Млеешь от жалости к коммунистам, решил искоренить на земле жестокость! — Он говорил словно бы с иронией, однако с трудом скрывал отчаяние… Увидев предусмотрительно открытую дверь камеры, приостановился на пороге, зашел внутрь, не заметив Кранца, уже сидевшего там.

— Елена Болдуре! — голос его звучал радостно, словно он только и мечтал что о встрече с заключенной. — Я спас тебе жизнь, попросив срочно прислать сюда для расследования, отличающегося чрезвычайной важностью. Иными словами: вырвал из когтей смерти. Просьба об отсрочке смертного приговора была одобрена высшими инстанциями, однако ограничена, дорогая моя, во времени. Если ты в этом сомневаешься, могу приказать, чтобы принесли досье. Не надо? Так вот: завтра тебя должны расстрелять. В знак признательности… я до сих пор не услышал от тебя ни слова — не то что трансильванского акцента, даже голоса. Хоть что-нибудь рассказала бы — мне ведь нужно как-то оправдаться в глазах немцев… Но что я могу им сказать? Хотелось бы, чтоб и ты осталась жить, и я! Ну, почему молчишь? — ласково спросил он. — Гестапо, видишь ли, подозревает, что я вырвал тебя из рук военной полиции только потому, что мы одной крови, одного роду-племени… Заявляют так: чтобы спасти ребенка, после того как его отец исчез в лесу, ты конечно же рассказала бы им о том, что было в конверте, раскрыла пароль, код… От Волоха ждать этого не приходится — понять венгерский текст могла только ты. И еще следующая деталь: через час-другой, в случае, если боевая операция все-таки начнется, несмотря на то что конверт не был доставлен по назначению, и твоя жизнь, и жизнь твоего ребенка будут зависеть от нас… собственно, от тебя. Так говори же, "инструкторша" из Кишинева, время не терпит. Видишь Косого? Его тоже расстреляют — за то, что плохо допрашивал. Я сам позабочусь об этом. И знаешь почему? Чтоб попытаться избежать твоей и моей смерти. Говори же, что было в конверте, хотя бы — код… все, что угодно. Только поскорей, времени не остается. Высшая раса более всего ценит пунктуальность… Ну ладно, умрут они, умрет он, — Кыржэ скосил глаза на живот Илоны. — Кого бы ты хотела, мальчика, конечно? Мальчик.

Только теперь, после этой длинной тирады, он осмелился поднять глаза — и встретиться взглядом с чернотой ее глаз, непримиримых даже в мучениях. Но вместе с тем Кыржэ внезапно заметил в ее глазах и такое, что крайне удивило его: материнскую нежность!

Открытие оглушило, но вместе с тем и обрадовало эксперта.

— Да, да… Умрет твой маленький беби, — оживленно проговорил он, легонько прикасаясь ладонью к животу Илоны. — Пойдет на прокорм червям. Пойде-е-ет… Красавица ты моя молдаванка! — зашептал он ей на ухо. — Неужели и тебе захотелось продать родную землю, разделить между венграми и русскими? Неужели? Эх ты. И хоть бы уж делала это в Кишиневе — так нет же, полезла в огонь, за границу…

Илона, бледная, ничего не замечавшая вокруг — она все время прислушивалась к себе, — изо всех сил ударила по руке-каракатице, тянувшейся к ней.

Но это как раз обрадовало эксперта.

— Ага, значит, жива? Руки действуют — только речь потеряла? — В возбуждении он еще ближе подступил к женщине. — Нашелся в конце концов какой-то идеалист из ваших, сумевший задрать тебе подол? Наверно, не знаешь даже, как зовут? Или же выбрала кого-нибудь из "оккупантов"?

— Он мой муж! — захлебнувшись отчаянием, воскликнула Илона.

— Чего нет, того нет, — проговорил он, стараясь скрыть нотки торжества в голосе. — Он тебе чужой, иначе не бросил бы на произвол судьбы, не покинул перед лицом смерти…

Теперь можно было оставить ее, пусть прислушивается к тому, что происходит внутри, под сердцем… Эксперт подал знак Кранцу — немец может уходить — и, мгновенно сообразив, что, сопротивляясь, она защищает ребенка, внезапно охватил руками, как можно сильнее сжимая, ее тело.

— Боангинуца, боангинуца… С каких пор я пытаюсь напасть на твой след, — он во что бы то ни стало хотел сломить ее. — Кажется, уже должна попасться — но, смотришь, нет, ушла! Каких только сетей не расставлял, каких ловушек не подстраивал! Вот, думаю, все, не вырвется, — и все равно ускользала, точно песок между пальцами… И вот наконец, видишь, — он еще крепче стиснул ее, — ты у меня в руках, живая, можно прощупать пальцами… Сама грозная коммунистка, не какое-то привидение!

Закрыв глаза, Илона вырывалась из его жилистых рук, когда ж наконец это удалось и она повалилась на койку, он снова подскочил к женщине.