Луна как жерло пушки. Роман и повести

Нет, не может вспомнить! Ничего конкретного. Ставит в тупик подчеркнутая стройность фигуры, высокий рост — такого человека видеть ему не приходилось, это точно. А вот лицо… Лицо как будто знакомо. Без сомнения. Да, да… Вот оно что! Постой, постой…

Мужчина исчез за деревьями.

Не видно больше и Лилианы-Бабочки.

Проклятая память! Подводит в самых неожиданных случаях. Можешь годами держать в голове расположение улиц, точную картину местности, даже узор мостовой, сплетение штакетника в заборе… И лица, конечно же лица людей… Лица, лица… На одном замечаешь, как дергается бровь, на другом — нервный тик, крохотную, с булавочную головку, бородавку — на третьем…

Что только не регистрирует зрительная память! И что бы делал подпольщик, если б не умел читать лица, разгадывать человека одним беглым взглядом… Но вот внезапный сюрприз: забыл!

Где? Когда? При каких обстоятельствах?

И снова принялся шарить в потаенных уголках памяти, восстанавливая кварталы улиц, дома, лица. Лица, лица…

Бабочка ждала в холле. Едва увидев его, бросилась к гардеробной, обронила словечко сидевшей за загородкой женщине, мило улыбнулась, и вот он уже набрасывает на плечи белый халат. Еще секунда — получает халат и она. На этот раз полосатый, какие носят больные.

"Где только у нее нет знакомых!" — с удивлением подумал Волох.

Она провела его длинным коридором; зайдя за стеклянную дверь, они оказались на веранде, но сразу же отшатнулись назад — там кто-то был. Тогда быстро сбежали по лестнице, оказавшись во дворе, окруженном высоким забором. Уходила вдаль аллея ореховых деревьев.

Она взяла его под руку, прижалась к плечу.

— Тов. Волох, — кокетливым, капризным тоном пролепетала она на ухо, приподнимаясь на цыпочки и обдавая теплым дыханием лицо, — какое у тебя нудное имя — Волох! Но чем это ты озабочен? Бедненький, — продолжала она, стараясь расположить его к себе, закрасться в душу всем этим сочувствием, подчеркнутым, если не притворным. — Может быть, я сделала что-то не так с нашим немецким гостем?

— Все было хорошо, — заметил он, слегка косясь в ее сторону: как ни в чем не бывало она склонила к нему на плечо голову!

— Тогда… Зачем же так хмуриться? Быть может, не нравится моя фамильярность? Неправильно с тобой обращаюсь? Ничего не поделаешь, такою уродилась. Только… разве мы — не самые близкие люди на свете? Не одна семья?

— Просто не могу прийти в себя, — произнес он. — Подводит память… никак не могу вспомнить, где мог видеть мужчину, который только что здесь проходил?

— Кого ты имеешь в виду? Неужели Дэнуца Фурникэ?

— Ах, вот оно что… Тот тип из автобуса! — воскликнул Волох. — Правильно, ты говорила, что его зовут Дан Фурникэ. Он тогда выпрыгнул вслед за тобой, да? У тебя еще была под мышкой горбушка хлеба?

Он опустил взгляд, и в глаза сразу же бросились длинные стройные ноги девушки, плавно изгибающиеся в коленях при каждом ее шаге.

— А где твои великолепные туфли? Помнишь, как бежала по снегу в одних чулках, он же, будучи истинным кавалером, не слишком старался догнать?

— Туфли? — рассеянно переспросила она. — Черт их знает, где они!..

— Однако потом все-таки догнал, не так ли?

— Кто догнал? — испуганно вздрогнула она. И сразу же облегченно, выдохнула. — Ах, Дан… Ничего. Ты знаешь, — теперь она прижималась к нему всем телом, точно ребенок, обрадовавшийся тому, что миновали все его страхи, — у меня было ощущение, будто ты нарочно держишь меня… чтоб не убежала! Какая чепуха, господи… Прости меня. — Она задумалась, потом заговорила с прежним подъемом: — Ну конечно, это был Дан, Дэнуц, студент-юрист, о котором я тебе рассказывала. Практикант из "Полиции нравов". И знаешь что? Ему наконец удалось добиться для меня свидания с Антонюком, "добровольцем", как вы его называете. Не забыл еще такого? Бедный парень, видел бы, как его избили! Подлые скоты! Дэнуц говорит, что он плюет кровью, и на этом основании хочет затеять дело, попробовать вырвать, хотя бы перевести в больницу. Он знает всякие юридические уловки… — Чувствуя, что он слушает внимательно и сочувственно, она стала непроизвольно двигать рукой, стараясь сплести свою руку с его. — Завтра после обеда, в три часа, если не будет осечки, я смогу повидаться с ним — там, в тюрьме. Быть может, нужно узнать о ком-то из наших? — с тем же подъемом, с готовностью помочь спросила она. — Получить сведения о заключенных или что-то передать им? Не думай, будто болтаю на ветер… И знай: я ничего не боюсь, ничего! Сделаю все, что потребует партия!

— Я уже просил тебя… прекратить с ним отношения, — напомнил Волох, — Кажется, мы договорились об этом. Или же нет?

— Договорились, — внезапно холодным, отчужденным голосом сказала она. Потом убрала голову с его плеча, даже резко замедлила шаг. Рука, выскользнувшая из его руки, безвольно упала.

— Расскажи, — хмуро проговорил он, — только покороче, как прошла последняя встреча с учениками. Внятно и четко, вроде листовок, какие пишете…

— Это была удивительная встреча! — встрепенулась она, благодарно заглядывая ему в глаза. — Удивительная! Только знаешь что — давай присядем!