Луна на дне колодца

Сун Лянь нашла маленькую чашечку для вина, поставила на столик, села и стала смотреть на неё. Она словно перенеслась на двадцать лет назад и увидела себя крохотной девчушкой на руках у женщины, которая не была ей родной матерью. Последующие двадцать лет помнились смутно. Показалось лишь, что рука отца, плавающая в красной от крови воде, вот-вот поднимется, чтобы погладить её, как бывало, по голове. Сун Лянь закрыла глаза, и в сознании опять воцарилась пустота, в которой пульсировала лишь одна мысль: день рождения. День рождения. Она взяла чашечку и посмотрела на донышко: там был коричневатый потёк. «Двенадцатое число двенадцатого месяца, — пробормотала она. — Как можно начисто забыть о такой легко запоминающейся дате? Ни один человек на земле, кроме меня самой, не знает, что двенадцатое число двенадцатого месяца — день рождения Сун Лянь. И никого, кроме меня, не будет и на торжестве по этому поводу».

Матушка Сун пропадала довольно долго. Потом, наконец, заявилась и положила на столик большой пакет с варёными ломтиками лёгкого и сосисками с соевым соусом.

— Чего это ты накупила? — встретила её Сун Лянь. — Кто будет есть всю эту дрянь?

Матушка Сун смерила её странным взглядом и вдруг выпалила:

— Янь Эр умерла. В больнице.

Внутри Сун Лянь вся содрогнулась, но взяла себя в руки:

— Когда?

— Не знаю, — покачала головой матушка Сун. — Слыхала только, что перед смертью вроде называла ваше имя.

Сун Лянь слегка побледнела.

— С чего бы это ей называть моё имя? Я, что ли, ей смерть наслала?

— Вы не гневайтесь. Что люди говорят, то я и передаю. И жизнь, и смерть — на всё воля неба, где уж, госпожа, винить вас.

— А где сейчас тело?

— Родственникам отдали, хотят похоронить на родине. Все плачут, убиваются, жалость одна.

Сун Лянь открыла бутылочку, оценила аромат и спокойно проговорила:

— Убиваться не стоит. Жила — страдала, умерла — очистилась. Чем жить, лучше уж умереть.

Потом она сидела одна и потягивала водку небольшими глоточками. Смутно, как во сне, послышалась знакомая поступь. Дверные занавески зашуршали, и в комнату стремительно вошёл смуглый мужчина. Сун Лянь долго вглядывалась в его черты, и лишь потом до неё дошло, что это — старший барчук Фэй Пу. Она тут же торопливо закрыла от него всё, что было на столике, скатертью — и водку, и закуски —, но тот успел всё заметить и громко сказал:

— Эге, да ты, оказывается, вино попиваешь!

— А ты что, уже вернулся? — пробормотала Сун Лянь.

— Да вот, не убили, так пришлось домой возвращаться.

За долгое отсутствие Фэй Пу очень изменился. Лицо стало смуглым, он заматерел, и вид у него был изнурённый. От Сун Лянь не ускользнула и синева вокруг глаз, и красные прожилки на белках — точь-в-точь как у отца, Чэнь Цзоцяня.

— Что это ты пить начала, тоску заливаешь?

— Да разве вином её зальёшь? Справляю вот свой день рождения.

— День рождения? Сколько же тебе исполнилось?

— Не всё ли равно сколько, день прожила — и долой. Не желаешь ли выпить? И меня поздравишь.

— Пью за тебя и желаю дожить до девяноста девяти лет!

— Вот ещё выдумал. Я так долго жить не собираюсь. Такие любезности лучше для барина прибереги.

— До скольки же ты собираешься жить?

— Как получится. Жить не захочется, так и помру, дело это нехитрое.

— Тогда выпью ещё за то, чтобы ты жила подольше, а то ведь умрёшь, и поговорить дома будет не с кем.

Неторопливо попивая водку, они заговорили и том, как обстоят дела с партией табака. Не без насмешки в свой адрес Фэй Пу заявил:

— Остался вот ни с чем. Там я со своим товаром не только без прибыли оказался, но и в убытке не на одну тысячу. Зато повеселился от души.

— Ты и так живёшь куда как весело, откуда взяться чему-то невесёлому?

— Ну, ты уж отцу-то не докладывай, а то опять получу нагоняй.

— Вот уж была охота мешаться в ваши семейные дела! К тому же сейчас, при встрече, ты и глянул на меня, словно на тряпку драную: даже глаз не остановил. Так неужели ты думаешь, я побегу говорить кому-то, что у тебя что-то не так?

Выпитое не давало Сун Лянь говорить спокойно и прорывавшиеся в её словах чувства были явно направлены на Фэй Пу. Он, конечно, это заметил, и душа его распустилась множеством нежных лепестков, он покраснел, и его бросило в жар. Достав из кожаного пояса маленький кошелёк, красиво расшитый драконами и фениксами, он подал его Сун Лянь.

— Из Юньнани привёз. Пусть будет тебе подарок на день рождения.

Сун Лянь глянула краешком глаза на кошелёк и как-то странно усмехнулась:

— Но ведь это девушки дарят кошельки своим возлюбленным. Разве бывает наоборот?

Фэй Пу чуть смутился и вдруг вырвал кошелёк у неё из рук:

— Не надо, так давай обратно. Всё равно это вообще-то мне подарили.

— Так-так, — протянула Сун Лянь. — Значит, притворство и лицемерие, значит, тебе кто-то сделал подарок, а ты мне голову морочишь. Хороша бы я была, если бы приняла — только руки бы замарала.

Фэй Пу, посмеиваясь, засовывал кошелёк обратно в пояс:

— Да я и не собирался дарить его, так, подурачился.

Лицо Сун Лянь посуровело:

— Я уже привыкла, что меня обманывают. Все этим занимаются, кому не лень. Вот и ты посмеялся надо мной.