Луна на ощупь холодная (сборник)

Через год ее муж, итальянец русского происхождения, старообрядец и художник, снова приехал в Москву и назначил мне встречу в «Мариотте». Я узнала его по запаху – верность традициям, всегда одна и та же туалетная вода.

Он сказал, что Ася счастлива в его поместье, у нее личный врач, но недержание неизлечимо – слишком запущено, атрофировались мышцы. Дионисий не от него, но это ничего, есть трое детей от первого брака. У Аси много работы – она позирует мужу, и для нее это серьезный труд. Сергий показал мне фотографии Аси и ее портретов. Фотографировал художник лучше, чем рисовал. На снимках была элегантная донна с глазами сумасшедшего ребенка, на картинах – Мария Магдалина с губами вампирши, оплетенная розами, – китч, намалеванный по клеточкам. Попросил снимки мои и Яны. С собой не было (сердце превратилось в воробья, панически ищущего путь к горлу), не догадалась взять. Но обменялись адресами, телефонами.

Никогда мне никто не написал и не ответил. Телефон Сергий оставил неверный, ревнивец.

У него есть сайт, который регулярно пополняется Асиными портретами, и электронный адрес, по которому мы с Яной каждую неделю пишем Асе письмо. Яна учит английский и итальянский. Правда, мою девочку мучают головные боли, причину которых врачи установить не могут.

Чтобы Яна стала моей, мы сделали с Арсением странный трюк: снова расписались, я удочерила Яну, затем – развелись.

Арсений женился на золотой середине, прекрасной крестьянской девке, бухгалтерше. Ни следа Асиного не осталось в их зажиточном доме.

Я рассталась с мужчиной, с которым прожила по-семейному последние два года – ему не нужна была Яна.

Единственное, что меня волнует, – ее здоровье. Наши судьбы теряются в тумане. Асина – просияла белым, полупрозрачным месяцем, так и не налившись золотом настоящего счастья.

В полдневный жар

Если человек идет ко Мне,

Я бегу к нему навстречу.

Из хадиса

Мне исполнилось шестнадцать, и я впервые приехала в деревню одна. В деревню, где прошло мое детство.

Ночью двоюродная сестра Алла повела меня в клуб. Мы шли по единственной асфальтированной дороге, не видя ничего, кроме звезд. Шелестели невидимые сады, нас окружало тревожное благоухание духов, позаимствованных у матери Аллы, – запах не подходил нашей молодости, но тем больше нравился. Вкусно, с тем звуком, с каким колют фундук, стучали каблуки.

Я столько раз видела клуб на краю деревни – деревянный барак с окнами без стекол – и не знала, что с ним может быть связано такое радостное волнение, что праздник живет в этой тоскливой щели, словно оскорбляющей роскошь обступившей ее природы.

Света не было, только часто вспыхивали огоньки сигарет. В полумраке зримо таяли похожие на призрачные розы завитки табачного дыма. Под хриплое пение разбитого магнитофона происходили танцы, больше похожие на борьбу изможденных. Я села в расшатанное кресло, заложив ногу за ногу и предвкушая приглашение, но вышло не так: юноши знакомились по-простецки, с вопросом «ой, а это хтой-то?», заглядывая в лицо, дыша вином. Непривычная, я возмущалась и отворачивалась чуть не со слезами, и меня, городскую мечтательницу, оставили в покое. Между тем мне не хотелось покоя. Наблюдая из угла за обнимающимися парами, я горько завидовала им.

Следующей ночью мы ходили воровать колхозную клубнику. Была нужна вовсе не клубника, а приключение, крестьянская замена рыцарского турнира.

Нас с Аллой кормил грязными ягодами Гриша, белобрысый хохол с профилем коня.