Луна на ощупь холодная (сборник)

Через несколько дней, во время ночного дежурства, Алла наконец согласилась на разговор.

Они вышли на улицу, а я осталась в сестринской, наедине с раскрытым окном, полным сонного запаха цветущего жасмина и стрекотания сверчков. Окно так манило, будто в него смотрел кто-то любящий меня, но за ним была только летняя ночь.

Я высунулась по пояс и увидела Аллу и Рустама на качелях. Они помирились.

Алла сидела, положив ногу на ногу, с прямой спиной, жесткая, словно из стали, а Рустам льнул к ней. Его рука медленно текла по ее плечу, как воск по свечке. Из-за ссоры он не спал несколько суток и теперь дремал.

Назавтра Алла говорила мне, едва касаясь губами сигаретного фильтра, будто не курила, а целовала сигарету: «Не знаю я, что мне делать. Я ведь, получается, его обманываю. Он меня ждет, а я так потяну-потяну и не выйду за него замуж. Бросить – он и правда может что-нибудь с собой сделать. И есть опасность, что я так к нему привыкну, что выйду за него… С другой стороны, я прекрасно понимаю, что так меня любить уже никто не будет… Вчера позвал поговорить, вышли на улицу, а я слышу, как у него сердце колотится. И то на руке мускул дрогнет, то на ноге. Оказалось, это я должна у него просить прощения. А он говорит: «Прости». «За что?» – «За то, что я тогда психанул. Если ты меня бросишь – я умру». Я говорю: «Первая любовь проходит». «Нет». Он такой фанат футбола, мечтает играть, все время сожалеет, что бросил, сейчас он мог бы уже в сборной России быть. Я ему говорю: «А если я скажу тебе в футбол не играть? Вообще, никогда». «Не буду», – так сразу, не раздумывая, у меня аж глаза на лоб вылезли. У него женщины не было с тех пор, как он из армии пришел. Я ему говорю: «Я ж тебе не запрещаю». «Мне никого не надо». Он так скоро импотентом станет. Воздержание полезно, вот только не знаю, до какого предела». – «Да выходи ты за него». – «Не знаю я. Не знаю».

Алле было двадцать. В деревне осталось только трое незамужних этого возраста: местная шлюха, девушка с заячьей губой и моя сестра. Она стала еще красивее, чем в шестнадцать, но возможности устроить судьбу, как Алле полагалось, таяли. Ни в один институт она не поступила, все ее поклонники расточились – женились, погибли, уехали, спились, сели в тюрьмы. Алла училась в Ельце, в медучилище, и на ее курсе не было ни одного мужчины, кроме полиомиелитного хромого. На нее засматривались шестнадцатилетние, но Алла не брала их в расчет. Оставался один Рустам. Алла ждала места медсестры в лебедянской больнице. Это предвещало лебедянских и даже, возможно, липецких командированных женихов. У Рустама был только один козырь перед этой толпой пока еще призрачных соперников: он мог устроиться в Москве в национальный ресторан, да хоть и в забегаловку, используя специальность повара и нерушимые таджикские связи. Но для этого надо было на время оставить Аллу.

Он решился на это только почти через год, следующей весной, когда Алла уже получила место и снимала квартиру в Лебедяни.