Луна над Славутичем

Сыновья и внуки дружно почесали затылки, покивали головами и разбрелись по землянкам для послеобеденного отдыха, а я поинтересовался у старосты на весьма важную для меня тему — можно ли здесь приобрести жильё и по каким ценам?

Тот, немного подумав, ответил:

— Имеется пара дворов, в нашем конце, где сейчас люди не живут, однако находятся они поблизости от берега, вот и получается, что лет через пятнадцать, а то и через десять река дотуда доберется.

— А места свободные есть подальше от берега, чтобы самому землянку поставить?

— Нет, давно уж всё занято — площадь города все меньше становится, а людей, наоборот, прибавляется, теперь только и остается, что пещеры в горах рыть, — он махнул рукой в сторону холма, поднимающегося в паре сотен метров от нас, — Ну или ещё дальше уходить, как некоторые уже делают. Можно ещё, конечно, двор купить, но вдали от берега их продают редко да и дорого. Вот к примеру за мой двор, пожелай я продать, можно и двадцать солидов просить, так ведь и его лет через пятьдесят смоет.

«Ну ни хрена себе цены за полдюжины полуразвалившихся домиков без коммуникаций!» — удивленно подумал я и спросил:

— А сильно подмывает река?

— Да по разному, — грустно ответил дед, — Бывает, что за год на шаг землицы отвалится, а когда на два или даже на три.

— Так это что, пройдет полторы сотни лет и Харевы не станет? — осознал я, прикинув размеры города.

— Не называй так наше селение, плохое это слово! — неожиданно разозлившись, дед стукнул кулаком по столу, однако, увидев недоумение на моём лице, вздохнул, немного успокоился и пояснил, — Это язычники так придумали. Над входом в храм Господа нашего, лик его изображен, так идолопоклонники этот лик харей прозвали и оттого весь город теперь так называют. Господь накажет их за это святотатство и другие грехи, в которых они погрязли, и не пройдет даже двух веков, как воды Борисфена смоют этот город с лица земли, и не останется от него ни названия, ни памяти. Поэтому и ты не должен больше произносить этого слова!

— А как же мне тогда наш город называть? — спросил я.

— Киев! — торжественно произнес староста.

— Киев?! — моему изумлению не было предела.

— Ну да, — подтвердил Ферапонт, — Деда моей матери до крещения звали Кий, он был первым старостой нашей общины, а как веру принял, то нарекли его Фалалеем, но это имя как-то не прижилось, поэтому наша община город Киевом зовет. Говорят, прекрасный был человек, мне-то его застать не пришлось, — с искренней грустью добавил он.

— Ну пусть будет Киев, — задумчиво согласился я.

«Да, дела… — мои мысли вернулись к покупке жилья, — Тут стоит основательно подумать, прежде чем покупать дом, то есть полуземлянку с участком. Хотя с другой стороны, что тут думать? Денег на приобретение жилища вдали от берега у меня всё равно нет, так что в любом случае сейчас придется брать недвижимость в опасной зоне».

— Ну так что, Ферапонт, покажешь мне эти дома? — спросил я его после небольшой паузы.

— Ну пойдем, коли просишь — ответил староста, поднялся со скамьи и направился на выход со двора.

Пока мы шли в сторону берега, я спросил Ферапонта о том, всегда ли ромейские священники ломили такие цены за крещение, как отец Ефимий.

— Да нет, конечно, — ответил староста, — Поперву они крестили бесплатно, обещали, что община будет жить как одна семья, все будут помогать друг другу, да так сначала и было. Строительство церкви-то ромеи сами оплатили, помогли первым христианам с постройкой домов, священники обучали детей грамоте, счету и ромейскому языку, — Он немного помолчал и с грустью закончил, — А потом, постепенно, как-то всё изменилось, у людей веры стало меньше, желание помогать друг другу пропало…

Глава 10

Дом, который я приобрел, был весьма неплохим. Если быть точным, то это жилище по местной традиции представляло из себя группу полуземлянок — две жилых, амбар для продуктов, хлев для скота и мастерская, в данном случае — гончарная. В одной из землянок сохранилась даже примитивная мебель — стол с лавками и ложе. Можно сказать, единственным недостатком моего нового жилья по местным меркам была близость к берегу. Хозяин этого дома умер прошлым летом, а сыновей у него не было — только две дочери, которые сейчас жили в семьях своих мужей. Вот с этими мужьями я и торговался целый час, что называется, до пены у рта, пока не сошлись в цене — два солида или двадцать четыре милиарисия. Дорого, но второй вариант, хоть и был дешевле, мне совершенно не подходил — там никто не жил уже три года, крыша провалилась, мебели вообще никакой не было, да и к реке ближе.

До вечера я успел перетащить из лодки всё остававшееся в ней имущество — овечьи шкуры, веревки, Светину одежду и остатки продуктов. А моя невеста тем временем протапливала полуземлянку, которая успела сильно отсыреть за то время, что стояла пустой. Завершив к вечеру все неотложные дела, мы постелили шкуры и, счастливые, улеглись спать в своем собственном доме.