Пузыри под головой Ларри наполнились воздухом в третий раз, однако мы так и не узнали, собирался ли он молить о смерти или хотел напомнить, что буфет предлагает ассортимент изысканных закусок. Как только мы отступили и оказались больше чем в ярде от автомата, губы Ларри сомкнулись и воздух с неприятным свистом вышел из пузырей.
– Питер, звоните шефу, – повторила Стефанопулис.
Я достал свой Эйрвейв, который странным образом не сдох, и позвонил в Безумство. Трубку поднял сам Найтингейл, и я обрисовал ему ситуацию.
– Выезжаю, – сказал он. – Дальше не продвигайтесь. Никого и ничто не выпускайте.
Я сказал: «Приказ понял», и он положил трубку.
– Босс, вы в порядке? – раздался голос сверху. Принадлежал он девушке в хиджабе, той самой шахидке.
– Я пойду гляну, что там наверху, – сказала Стефанопулис, – вы тут справитесь?
– Да, – кивнул я, – буду молодцом, даже лучше, чем Ларри.
– Вот и хорошо, – сказала сержант и, похлопав меня по плечу, стала подниматься.
– Попросите еще фонарей! – крикнул я ей вслед.
– Как только – так сразу! – отозвалась она.
Слегка наклонив фонарь, я направил луч на автомат предсказаний. Узкая, но придающая уверенности полоска света скользнула по его корпусу. Лицо Ларри, слава богу, в нее не попадало. В темноте за автоматом что-то блеснуло, я посветил туда и увидел ряд бутылок на полке за барной стойкой. За спиной вроде бы послышался вздох, я резко обернулся – но оба пузыря под головой Ларри были пусты и неподвижны.
Найтингейл велел никого и ничто не выпускать. Лучше бы он этого не говорил. Или хотя бы пояснил, что именно может попытаться отсюда выйти.
Сколько же времени магия может сохранять нетленной мертвую плоть? А может, из этой головы сделали нечто вроде чучела и выставили за стеклом, как охотничий трофей? Остался ли там внутри мозг? И если да, как он снабжается питательными веществами? Доктор Валид однажды брал у Найтингейла кровь и образцы клеток для анализа. Но при культивировании эти клетки вели себя точно так же, как клетки обычного сорокалетнего мужчины. Когда же я спросил, брал ли он такие образцы у кого-то из богов реки, доктор посмеялся и предложил мне попробовать самому это сделать. Никому даже в голову не приходило взять анализ крови у Молли. Доктор Валид вывел такую теорию: каково бы ни было влияние магии, она воздействует только на весь организм целиком. Клетки, отделенные от тела, утрачивали свойства, которые позволяют организму оставаться молодым.
– Или исправлять ошибки репликации, – добавил доктор, – или обращать вспять необратимые процессы. Но больше я ничего не смог выяснить, и это очень досадно.
На момент попадания в Темзу Эш был почти что мертв. Однако я знал из надежного источника, что сейчас он преспокойно гуляет по окрестностям Челси, волнуя сердца богатых горожанок, выехавших на пикник или охоту. Что-то ведь восстановило серьезно поврежденные ткани его грудной клетки. И если это получилось с ним, почему не может сработать с Лесли? Возможно, она права и то, что магия разрушила, она же может и восстановить?
Из темного угла за автоматом Ларри донесся какой-то звук. Негромкий скрежет по полу. Вряд ли это шуршали крысы, слишком регулярно он повторялся. Я посветил в тот угол фонарем, но его луч выхватил из темноты только ножки стола. Глаза Ларри блеснули в искусственном свете. На стеклянные они не походили.
Снова шкряб-шкряб по полу.
Я набрал по Эйрвейв Стефанопулис и спросил, когда примерно ждать Найтингейла и дадут ли еще фонарей. Гарнитура цифровая и, в отличие от аналоговой рации, не дает привычных помех. Вместо этого ваш собеседник периодически «пропадает», обычно в самые неподходящие моменты. В результате я услышал «что-то там через десять минут» и что я должен оставаться на месте.
Шкряб-шкряб.
Я вынул из гарнитуры аккумулятор, отключил телефон и засветил небольшой, но яркий шар-светлячок. Он поплыл по фойе мимо автомата с головой Ларри. Если вы освоили
Снова те же красно-золотые завитки на обоях и тяжелые бархатные портьеры густого красного цвета на входе в зал. Справа были тускло поблескивающие двери из потемневшего полированного дерева с табличками «Леди» и «Джентльмены». Задняя стенка бара оказалась зеркальной – даже если бы что-то таилось в темноте за стойкой, я увидел бы это в отражении.