Луна над Таити

— В субботу? Нет, нельзя. В субботу ко мне придет мой жених и, наверное, останется ночевать. Понимаешь сама, что у меня нет времени для твоих гостей. В воскресенье буду отдыхать, значит, воскресенье тоже не в счет. Пусть приходят в понедельник, приготовлю им что-нибудь вкусное…

Вопрос исчерпан, и белая госпожа звонит по телефону местным знаменитостям, перенося приглашение на понедельник. «В противном случае, — объясняет она мне, — Сара скажет «фью», и я больше ее не увижу…»

Словечко «фью» не имеет эквивалента в европейских языках. Это нечто среднее между «хватит», «плевать я хотел» и «надоело». Его применяют, впрочем, не только, когда надоедает работа, но и в случаях более интимного характера.

На Таити супружества делятся на две категории: «повенчанные — повенчанные», то есть оформившие свой союз, и «повенчанные» — пары, живущие на основании обоюдной договоренности.

Мои друзья «повенчанные». Мы соседи через забор. Он — интересный высокий блондин из далекой Нормандии — принадлежит к старинной французской аристократии. Его предки столетия тому назад совершали походы против неверных. Он же, рассказывает, смеясь, живет за счет прибывающих на реактивных самолетах американцев, сдирая с них семь шкур за туристские услуги. Девушку зовут Тоти, она родилась на ближнем острове Муреа.

Тоти, вернись!

Ранним утром, когда я снимаю с веревки высушенное белье, Тоти обычно сидит перед домом и расчесывает свои черные блестящие волосы. Тоти совсем неплохо говорит по-французски, ей немногим больше 15 лет и, не прислушайся она к голосу сердца и не отпеть на ухаживания нормандца «те ноуноу ней зу» — мне тебя хочется», — наверное, продолжала бы успешно учиться в школе.

Наши диалоги скорее монотонны.

— Как спалось, Люсьен?

— Плохо, потому что одиноко, Тоти!

— Тебе надо как-нибудь заехать к нам, на остров Муреа, там девушки лучше, чем на других островах Общества.

Тут обычно из дому выходит сам обладатель этого сокровища с намыленным для бритья лицом и, разыгрывая ревность, говорит:

— Ну как, влюбленные, на мужа никакого внимания?

Но это только так, для вида, потому что мы симпатизируем друг другу. Иногда в полдень меня приглашают к завтраку. Тоти великолепно приготавливает сырого тунца бонито. Мелкие куски рыбы обильно смачиваются соком маленьких лимонов. После трех часов рыба настолько пропитывается кислотой, что даже теряет запах. Тогда ее поливают молоком кокосового ореха, добавляют соль по вкусу и едят. А вот фафару я бы не советовал есть — это тоже рыба в сыром виде, только маринованная в морской воде. Воняет нестерпимо — в здешнем климате разложение происходит так быстро, что я не в состоянии был съесть это блюдо, когда оно простояло больше двух часов. Я пытался это сделать, зажав нос прищепками для белья, но, несмотря на злорадство сотрапезников, с аппетитом уплетавших рыбку двухдневной давности, не мог отважиться на столь рискованный поступок. Зато я оказался незаменимым, когда надо было сгонять мух с еды.

После еды, если жара была не чересчур удручающей, Тоти ставила пластинки с записями «Мазовше», которые я подарил ее возлюбленному, и, босая, прикрытая только хлопчатобумажной повязкой, исполняла нам танцы белых племен с берегов Вислы в своей собственной интерпретации.

Иногда она приставала ко мне с нелепым требованием спеть соло «Кукушку» или «Гей, пролетела птичка», однако я объяснил ей, что в вокальном отношении как правительство, так и общество на меня не возлагают никаких надежд. Тем не менее у них было очень приятно, и я охотно являлся каждый раз, когда меня приглашали.

В тот день я все утро провел в городской библиотеке, разыскивая следы польских путешественников в Океании, а в полдень прибыл на званый обед к соседу в хижину под пальмами. Но там царила странная тишина и не слышно было пения хозяйки.

Охваченный худшим предчувствием, я вошел на кухню, чтобы повязаться передником и включиться в домашние занятия. Нормандец одиноко стоял у плиты и грустно открывал банки с новозеландской говядиной и фасолью. В кастрюле булькало содержимое какой-то другой банки — покойница корова с австралийского пастбища передавала аромат своих останков овощному супу.

Не дожидаясь расспросов, хозяин объяснил, что произошло:

— Сегодня она проснулась, как всегда, рано утром, сладко потянулась и стала собирать свои вещи. «Ты очень мил, — сказала она, — но я ухожу навсегда. Возвращаюсь на Муреа». «Тоти, — говорю, — что за шутки, почему ты решила уйти?» «Фью», — отвечает она. «Тоти, — сказал я, — поезжай к родным, если тебе нужно, только возвращайся…» «Пожалуй, я не вернусь, — говорит она, — фью…»

Австралийские лакомства из банок — говоря стилем нашего сатирика Анатоля Потемковского — съедобны лишь наполовину. Даже отменный кофе — гордость местных плантаций, который, однако, никуда не экспортируется, — не поднял настроения двух попаа в маленькой хижине. И причиной были, конечно, не гастрономические проблемы. Нам не хватало веселой и жизнерадостной девушки с острова Муреа.