Луна над Таити

Нормандец рассказывал, что никакие уговоры не помогли. Она лишь попросила отвезти ее в порт на машине. Там села на пароход, который должен был отчалить через несколько часов, заперлась в каюте и не захотела ни с кем разговаривать.

Ситуация, говорил хозяин, неясная. Возможно, у Тоти есть планы, связанные с кем-нибудь другим, тогда, конечно, все пропало. Но если Тоти страдает женским недомоганием, известным также и в Европе, — то есть сама не знает, чего хочет, — ей станет очень скучно в хижине среди джунглей и она затоскует по бурной жизни в Папеэте. Ему, как лицу непосредственно заинтересованному, не очень удобно узнавать, что все-таки произошло… К тому же он работает и не может уехать когда вздумается… Если бы третье лицо, кто-нибудь свободный от субъективных предубеждений, заглянул туда, можно было бы спокойно подумать, что делать дальше.

«Третье лицо» это был я. Вначале я пытался убедить друга, что ничто не вечно, и страдает он скорее оттого, что она ушла, а не он порвал с нею. Однако у меня создалось впечатление, что, хотя нормандец держался с достоинством, он болезненно переживает разрыв, и я решил, что, в конце концов, меня не убудет, если займусь этим делом. Кстати, подумал я, выступив в роли Купидона, которому предстоит помирить поссорившихся любовников, увижу жизнь на острове Муреа, настоящую, совсем не такую, какую видят туристы.

Плавание на «Бениции»

Морское путешествие из Таити на остров Муреа никак нельзя считать подвигом. В погожий день с Таити можно различить невооруженным глазом выступающие из моря очертания этого острова. Удобнее всего добираться на Муреа на десантной барже — пенсионерке, которая после бурных дней битвы в Коралловом море и других боев в Тихом океане доживает свои последние дни, перевозя под трехцветным флагом пассажиров и мелкие грузы.

Однако все несколько осложнилось, потому что киноэкспедиция Метро Голдвин Майер зафрахтовала на два дня баржу. Надо было доставить груз в деревню, где снимался фильм. Но энергичный китаец, ведающий продажей билетов на пароходы местных линий на маленькой улочке возле порта в Папеэте, не отпускает так просто пассажиров. Я дал себя уговорить и согласился поехать на другом пароходе, тем более что билет стоит гораздо дешевле, чем на десантную баржу.

Я запланировал все свои действия примерно так: в июле, в самый разгар таитянской зимы, солнце заходит около 17.30 — закат наступает так внезапно, словно кто-то выключил свет на сцене театра. В 19.00 я отплыву и еще до полуночи попаду на Муреа. Все путешествие будет проходить ночью, и, стало быть, я сумею избежать жары. Как следует высплюсь уже на Муреа, а утром, бодрый и отдохнувший, начну действовать.

Еще за полчаса до назначенного отъезда я прибыл в порт и присутствовал при последних — как мне казалось — этапах погрузки. В трюм парохода спускали ящики с консервами, на палубу ставили мопеды и мотороллеры пассажиров. Потом появились какие-то сундуки и мешки с рисом.

Наконец я решил, что пора занять свое законное место. Несколько минут я бродил по пароходу, желая отдать билет и найти место. Однако билетом никто не интересовался, а на мою просьбу показать место — члены команды, состоящей из китайцев и таитян, отвечали очаровательной улыбкой, а также изысканными выражениями на языке, популярно называемом «негритенок».

Каюта господина капитана — крохотный оазис света среди погруженного в темноту парохода. На стене висит портрет Чан Кай-ши, а также изображения всех остальных святых с Тайваня. Над ними на всякий случай повешены вырезанные из газеты портреты генерала де Голля и генерала Эйзенхауэра. Другая стена носит не столь воинственный характер. Вместо генералитета там радуют глаз снимки из китайских фильмов, производимых в Гонконге; их показывают в кинотеатрах на островах Тихого океана. Звезды с раскосыми глазами, одетые в сказочно яркие наряды, смотрят на скромную китайскую каюту.

Господин капитан уже пожилой мужчина, одетый в клетчатую рубаху и шорты. Видно, что он свыкся со стихией, ибо не обнаруживает ни малейшего волнения перед предстоящим путешествием. Напротив, на вопрос, отчалит ли пароход в назначенное время, господин капитан только еще больше щурит глаза и изображает на своем лице безграничное удивление, как будто я спросил у него что-нибудь касающееся аграрного вопроса в Риме времен Нерона… Он пожимает плечами, — мол, все будет хорошо и нечего беспокоиться.

Второй вопрос касается моей каюты. Господин капитан разглядывает билет с обеих сторон и на свет, затем возвращает мне его с жестом, свидетельствующим, что мест хоть отбавляй. Насколько я его правильно понял, надо действовать оперативно. Командование парохода придерживается мнения, что в деле выбора места следует предоставить пассажирам наибольшую самостоятельность. Господин капитан почесывает левую лопатку — знак, что прием окончен, и направляется к трапу. Некоторое время спустя его худощавая фигура исчезает во мраке портового квартала.