Луна в кармане

Впервые увидев комнату Нормана, я подумала, что там царит беспорядок. Теперь поняла, что тем вечером лицезрела аккуратно организованную вселенную. Вселенную Нормана. У каждой вещи здесь было свое место – от огромной коллекции пластмассовых коллекционных фигурок героев комиксов, расставленных на нижней полке по росту, как на ежегодной фотографии класса, до манекенов, которые были с ним в день нашей первой встречи и теперь сидели в рядок вдоль стены, будто дожидаясь своей очереди. На верстаке стояли банки из-под детского питания, каждая заполненная чем-то своим – моющей жидкостью, винтиками, разноцветными канцелярскими кнопками, ржавыми гвоздями, стеклянными шариками, ракушками, крошечными кукольными головами. Казалось, Норман может взять любой предмет и придать его существованию смысл.

Стены были выкрашены белой краской и завешаны картинами – некоторые я уже видела, например портрет Морган и Изабель, другие заметила впервые. Тема солнцезащитных очков просматривалась, однако, только на еще одном холсте.

Это был портрет молодого мужчины. Со стильной стрижкой «ежиком», в белой рубашке с галстуком, в черных брюках и солнцезащитных очках, он стоял, облокотившись на автомобиль, сложив руки на груди. Небо на фоне было бескрайним и голубым, мужчина смеялся, запрокинув голову, словно ему только что рассказали смешной анекдот.

Норман усадил меня в старое глубокое синее кресло. Оно немного пахло розовым одеколоном, и я подумала, что есть своеобразный комфорт в том, что у всех вещей здесь своя история.

– Так, – сказал Норман, – смотри прямо сюда.

Я была в очках и не понимала, как он проследил направление моего взгляда. Норман сидел на другом конце комнаты на ящике из-под молочных бутылок, удерживая на коленях альбом для эскизов. Рядом с ним стояла банка из-под кофе с разноцветными карандашами различных размеров, которые он постоянно менял, будто никак не мог подобрать идеальный.

Я вдруг осознала, что все его внимание будет сосредоточено только на мне одной. Хорошо, что мне было за чем спрятаться.

– Подбородок выше, – говорил Норман, выбирая очередной карандаш и, прищурившись, глядя на меня. – Не так высоко. Да, хорошо. Так и сиди.

У меня уже затекла шея, но я не сдавалась. Смотрела на Нормана, будто видела его впервые. Я не могла сказать, когда произошла эта перемена. Может, когда я увидела, как он склонил голову, лишь иногда поднимая темные глаза и обводя меня быстрым взглядом, будто впитывая мой образ. Или когда я стала наблюдать за его руками: я видела, как эти руки переворачивают бургеры, ловят кота, держат фаршированное яйцо и даже обнимают – но теперь, воссоздавая меня медленными, осторожными движениями, они казались совсем другими. Я слышала лишь шорох карандаша на бумаге и свое дыхание. Странное было ощущение – сидеть вот так перед Норманом. Это был не просто какой-то ленивый хиппи Норман, а парень с глубоким взглядом карих глаз, который наблюдал за мной и – может, Изабель права – думал…

– Не тереби кольцо, – тихо попросил он, не отрывая взгляда от альбома, где он растушевывал большим пальцем черный штрих.

– Я не тереблю, – машинально ответила я и смутилась, будто Норман мог прочитать мои мысли.

Господи, это же просто Норман!

Он бросил на меня быстрый взгляд, и я вдруг испугалась, что произнесла это вслух.

– Что-то не так, – неожиданно произнес Норман, все еще глядя на меня.

– Что? – откликнулась я. – Что такое?

Норман встал, отложил альбом и пересек разделявший нас ковер. Что-то внутри меня подпрыгнуло.

– Не двигайся, – сказал он и протянул руку, чтобы заправить мне за ухо прядь волос и провести большим пальцем по моей щеке.

Всего одно движение – оно ничего не значило, правда. Но когда Норман вернулся к наброску, я почувствовала, как что-то пронеслось сквозь меня, и прикрыла за стеклами очков глаза. Я вспоминала, как Норман подается вперед, не сводя с меня взгляда, и прикасается к моему лицу.

– Подбородок выше! – велел он. – Посмотри на меня, Коули.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Это было просто нелепо. Мира бы нашла происходящему какое-нибудь астрологическое объяснение – например, особая фаза луны, провоцирующая роды и выгоняющая оборотней на улице.

Точно. Дело было в ней. Что-то творилось с луной.

– Подбородок выше, – повторил Норман, растушевывая линию.

– Извини.

Через полчаса зазвонил телефон. И еще раз. И еще.

– Не хочешь снять трубку? – спросила я.

– Нет.

– Почему?

– Выше подбородок, Коули!

Телефон снова зазвонил. Это был старый дисковый аппарат, и звонок у него был оглушительный – обычно я слышала его даже через два этажа. Еще один звонок, и механический голос Нормана предложил абоненту оставить сообщение.

Сам Норман продолжал рисовать, не обращая внимания. Раздался гудок, и автоответчик смолк. Я подумала, что звонящий повесил трубку – и тут кто-то прочистил горло, будто собираясь что-то сказать.

Норман не сводил глаз с эскиза. Человек на том конце провода снова откашлялся, и я увидела, что Норман задержал карандаш над бумагой, будто ожидая чего-то.

Щелчок. Короткие гудки. Норман вернулся к работе.