Луна в тумане

Второй вариант в былые годы встречался повсеместно, знаменуя собой эпоху ярого энтузиазма и презрения к внешней стороне дела, но сегодня его носители редки, как лемур Ай-Ай. Представитель этого вымирающего племени всегда облачен в живописные лохмотья, серые от грязи и забористые от трехгодичного пота, но на самом деле он не ушел далеко от своего расфуфыренного собрата. Ничто не ново под луной. Если не ошибаюсь, еще Диоген, указав на разодетого афинянина, сказал: «Это спесь!» А когда ему показали спартанца в драной мешковине, он сказал: «Это тоже спесь, но иного рода!» И хотя в данном случае есть шанс, что под дикой внешностью скрывается подлинный мастер, вам от этой находки не прибудет, ибо на самом деле он никого и ничему обучать не хочет. Экипировка мусорной собаки ясно показывает, что перед нами отшельник, садху, которому, по большому счету, нет никакого дела до окружающего мира и его обитателей, — то есть нас с вами. Пусть он рвет цепи, забрасывает лом на девятый этаж, питается сырыми ежами и взглядом прекращает дождь — это его секреты, и умрут они вместе с ним. Тот факт, что он пустился в тягомотину аренды зала и набора группы, чаще всего означает лишь отдушину в схиме, но ни о каком последовательном учебном процессе не может быть и речи. Немногочисленные ученики подобного пустынника вполне похожи на своего идола (во всяком случае внешне) и со стороны производят впечатление блаженных[47]. К слову сказать, нужно особо опасаться секций, которые больше походят на секты своим пристрастием к ритуальной стороне дела, всевозможным медитациям и молитвам «духам будо», а уж коли речь зашла об обряде посвящения — спасайтесь бегством из проклятого места, да не забудьте окропить «дорожку отхода» святой водой. Но в девяти случаях из десятка никакой экзотики за помойным видом наставника не кроется, и вы просто встретили обыкновенного нечистоплотного человека, у которого не стоит обучаться.

Упомянутый выше «сэнсэй в лаковых туфлях» не попадает ни под одно из двух определений, но с любой точки зрения ведение тренировки в партикулярном платье «не есть гут». Если это редкий эпизод, то ладно — и я сам, и мои друзья-инструкторы порой проводили и проводят занятия, в чем пришли, но никто не говорит, что это хорошо, поскольку непривычный фактор изрядно расхолаживает учеников. То ли произошла неполадка с любимым кимоно, то ли вы примчались в свой зал из какого-либо третьего места, не заскочив домой за униформой — жизнь есть жизнь. Один раз я даже вел тренировку в зимней одежде, но при этом в додзё было минус десять, а гонимые мной ученики махали со свистом шестами и вовсе не страдали, но прохаживаться вдоль строя два часа в тонком кимоно при такой температуре способны, вероятно, лишь гималайские респа. Однако когда нелюбовь к восточной одежде обретает силу правила, можно говорить о неуважении к ученикам и к своей работе. Этот случай, несомненно, злее предыдущего, и у такого инструктора мы тоже не станем задерживаться.

Последний вариант настолько восхитителен, что место ему скорее в кунсткамере, чем под светлыми сводами спортивного зала, тем более — превращенного на время в додзё. Его приверженцы всякий раз появляются перед аудиторией в линялых тренировочных брюках и стоптанных шлепанцах, из которых иногда вынимают царственную ногу для демонстрации особо хитрого приема. Естественно, ни о какой ауре приобщения к древней мудрости не может быть и речи, равно как и о дисциплине, самоконтроле и прочих составляющих. Травмы различной степени тяжести — обычное дело у подобного инструктора, хотя он убеждает всех окружающих, что подлинное искусство бескровным не бывает. Перед нами просто халтурщик худшего пошиба. Уходя прочь из его владений, смело можете плюнуть через плечо и даже не оглядываться.

Между прочим, все сказанное о необходимости переодевания в специальную одежду для занятий целиком и полностью относится также и к ученикам, потому что практика восточной премудрости является приобщением к великой культуре во всех ее составляющих. Приходя на тренировку даже в школьный спортзал (как оно обычно и бывает), человек должен оставлять за дверью текущий век с его чумовой аурой и полностью погружаться в атмосферу древности, чтобы она окутала его, точно дым, замедляя суматошное сознание и переводя его на совершенно иной уровень восприятия и расстановки жизненных ценностей. В конце концов (если не брать в расчет вульгарных прагматиков, ищущих «чисто подраться»), мы на самом деле — даже не отдавая в этом отчета — жаждем перенестись в иную вселенную, стать частицей другого, экзотического и манящего мира.

Одежда (любая) всегда создает четкий соответствующий настрой, как бы накладывая на нас некую матрицу.