…нет — не сразу! Сразу после ужина Марией Сергеевной овладела самая что ни на есть насущная забота: Господи! Лёвушка! Он же в Великореченске задержится дней на пять — не меньше? А чтобы завтра дать ответ отцу Никодиму, согласие мужа на её переход в православную гимназию требуется получить уже сегодня! И?
Да, Мария Сергеевна была абсолютно уверена, что со стороны мужа не будет никаких препятствий в её переходе на невозможно желанную работу — но! Отцу Никодиму требовалась вовсе не её стопроцентная уверенность, а — обязательно! — формальное согласие Льва Ивановича Окаёмова… Допустим, войдя в её положение, отец Никодим день, два, а возможно, и три согласится подождать — однако дольше… это ведь зависит не только от него… не зря же, предложив ей вчера столь вожделенное место, он настаивал на незамедлительном ответе… а она? Вместо того, чтобы, справившись с детской обидой — ведь разве впервой её Лёвушка походя оскорбляет святыни? — сказать мужу о предложении отца Никодима и получить от него так необходимое ей согласие, надулась, видите, как кисейная барышня, заперлась в своей комнате и — будьте любезны! Время упущено! Непоправимо?.. вот уж, воистину, никогда не откладывай на завтра… а соединиться с Великореченском?
Мария Сергеевна принялась лихорадочно листать записную книжку — так: телефоны изостудии, детской художественной школы и почему-то речного порта. Увы — ни одного персонального телефона! Можно подумать, что Великореченск это не крупный областной город, а легендарный — из анекдотов — Урюпинск.
Да… результат, скорее, отрицательный… Мария Сергеевна задумалась: конечно, не безнадёжно, но… разумеется, и в изостудии, и в художественной школе общие знакомые найдутся… однако завтра — немыслимо… попахивает кощунством… в день похорон докучать мелкими житейскими проблемами — нет, конечно!.. а послезавтра?.. сомнительно… даже если она через кого-нибудь и сможет связаться с мужем — Лёвушка будет в состоянии малокоммуникабельном… стало быть, в лучшем, случае — в пятницу… а это, к сожалению, поздно… да-а, положеньице…
…между тем Лукавый, приободрённый грехом чревоугодия, нахально подзуживал:
«Брось, Мария! Не мучай себя тошнотворными сомнениями! Ведь ты же прекрасно знаешь: Лев Иванович целиком будет «за». А работа в православной гимназии — подумай! — занятие-то, ох, какое богоугодное. Недаром, едва только ты услышала об этой возможности, сердечко-то твоё всколыхнулось — а? Помнишь, Мария? А в банке? Где деньги — в лучшем случае! — грязные? Уворованные у трудового люда? Ах — есть и не уворованные? Нажитые, так сказать, честным предпринимательством? Не знаю, Мария, не знаю… Плут и Плутос — бог богатства — слова однокоренные… Да ещё ГКО всяческие… Разве, Мария, у вас в банке не шепчутся, что к осени всё покатиться в тартарары?.. Ах, шепчутся?.. И не стыдно тебе, Мария, принимать участие в этой всеобщей обираловке? Тем более — когда перед тобой открылась такая возможность? Служить не мамоне, но Богу?! Ведь заповедано же — не укради!»
Не сказать, чтобы подобным иезуитским способом, укоряя работой в банке, Лукавый искушал Марию Сергеевну впервые — куда там! Едва только она более-менее укоренилась в лоне Православной Церкви, как Враг стал ей нашёптывать свои гнусные, очерняющие рыночные реформы, мерзости. Однако с такой беспардонной наглостью — действительно, в первый раз. А всё, конечно, из-за греха чревоугодия: нет, не из-за того, что Мария съела половину цыплёнка и салат со сметаной — сегодня не было никакого поста, — а из-за того, что она получила удовольствие от этой скоромной пищи. Греховное удовольствие. Ибо всякая плотская радость — грех. И Лукавый, прекрасно зная об этом, поспешил воспользоваться Марииной слабостью. А то, что к греху женщина была невольно подвинута своим духовником — для Врага двойное торжество: открывалась прекрасная перспектива «прищучить», как следует, отца Никодима.