Луна в Водолее

…сейчас! Сейчас она наберёт этот заветный (запретный!) номер — и?.. что — и? Господи, до чего же страшно! А вдруг её неразумный мальчик —? Нет! Она убедит! Обязательно убедит! Уговорит, уведёт и спрячет! Уговорит… но — как? Боже, подари мне моего дорогого Андрюшеньку! Ради нашего общего счастья!

Левая рука госпожи Караваевой то тянулась к телефонной трубке, то, касаясь её, мгновенно отдёргивалась — так, будто бы трубка находилась под током высокого напряжения. В конце концов, Елена Викторовна рассердилась на смешную девчоночью нерешительность и, для бодрости обозвав себя идиоткой, набрала нужный номер.

По голосу неуверенно поздоровавшегося Андрея влюблённая женщина сразу же поняла: промедление смерти подобно! На какой-то миг запаниковав, — что я ему скажу? и как? если слова распались на звуки, а язык будто примёрз к гортани? — Елена Викторовна сумела взять себя в руки и, не сказав о главном, (по телефону — немыслимо!) уговорила любовника ждать её через сорок минут в скверике, недалеко от дома. В памятном им обоим скверике. А также, заинтриговав Андрея, попросила его взять паспорт — не объясняя зачем, а лишь намекнув на возможные перемены.

С Садового кольца вырулив на Старую Басманную, Елена Викторовна поймала себя на мысли, что в голове у неё вертится только одно: придёт или не придёт? Да, подавшись её энергичному напору, Андрей согласился — однако, повесив трубку, мог ведь и передумать? Вспомнить, что мама-Люда строго-настрого запретила ему видеться с этой «бесстыжей вампиршей»? С этой «тварью»?

Хотя, конечно, госпоже Караваевой следовало сейчас думать не об этом — через несколько минут всё выяснится само собой! — а о том, как в мальчике разбудить мужчину, готового принимать ответственные решения. И, осознав задачу, Елена Викторовна попробовала изменить ход своих мыслей — безуспешно. Единственное озарение — когда женщина нагло припарковала свой скромный «Опель» близ Елоховской церкви, среди «Мерседесов» и «Фордов» священнослужителей — это всплывшая в сознании, в ходе скандала оброненная Милкой фраза: или я — или ты! «Так и скажу Андрею!»

И когда Елена Викторовна вложила в руку явившегося будто из-под земли охранника двадцатидолларовую бумажку, — мирянам нельзя? конечно! через пятнадцать минут уеду, — именно за это озарение зацепились мысли госпожи Караваевой: пусть Андрюшенька знает, что его мама выбора им не оставила. Конечно — подло, но сука-Милка сама виновата! Как будто сын — это собственность! Которая может испортиться от женских поцелуев! Тьфу! Какая-то ханжеская смесь монастыря с детским садом — даже во рту противно!

На пятачке перед вознесённым над грешной землёй памятнике революционеру Бауману Андрея не оказалось — Елена Викторовна глянула на циферблат наручных часов и нервно раскрыла сумочку: от момента её звонка прошло уже пятьдесят минут, а Андрюшенька, в смысле времени, пунктуальный мальчик… и значит?.. нет! Сейчас! Через две, три минуты! На аллее нарисуется его очаровательно — по-юношески — недосложившаяся фигурка!

Госпожа Караваева достала из сумочки круглое зеркальце, но вместо знакомого до ещё невидимых морщинок у глаз лица амальгированное стекло отразило несколько бесформенных пятен: карминно-красное — рот, два бледно-бордовых — скулы и щёки и нечто тёмно-коричневое в обрамлении белого и чёрного — глаза. Для носа и лба, оригинальных по лепке ноздрей и надбровных дуг, но нейтральных, ничем не примечательных по цвету, коварное зеркальце не нашло ни лучика — они исчезли. Во всяком случае — не отразились. Да и отражённые яркие пятна не оставались на своих местах, а смещались и дёргались до тех пор, пока Елена Викторовна не сообразила, что крупной дрожью дрожит её левая, судорожно сжимающая зеркальце, рука. И хотя мысли госпожи Караваевой были заняты совершенно другим, однако, как женщина, она не могла потерпеть подобного безобразия и немедленно заключила в сумочку предательское стекло — сердито щёлкнув застёжкой. Затем, повернувшись спиной к памятнику, рассеянно зашагала по липовой аллее — в направлении Пушкинской библиотеки. И уже через тридцать секунд этого автоматического хода на перекрестье тропинок напротив ограды помпезного особняка буквально-таки наткнулась на Андрея — спокойно устроившегося на лавочке с конусообразной блямбой мороженого в руке.

«Господи! Ну, что же она за дура! — мелькнуло в уме Елены Викторовны. — Ведь в скверике — совершенно не значит, что перед памятником злодейски убитому революционеру! А она почему-то зациклилась именно на этом месте! Забыв, что расположенный пятьюдесятью шагами вниз по склону перекрёсток напротив библиотечной ограды куда сильнее насыщен положительной энергией, чем пятачок перед вознесённым Бауманом! И, главное, что, хоть до этого злосчастного пятачка от дома Андрея чуточку ближе, чем до «библиотечного» перекрёстка, в двух случаях из трёх они с Андреем встречались именно здесь: на, так сказать, освящённом именем Александра Сергеевича месте».