Луна Верховного

– Я рад, что у меня будет дочь.

Он мог начать разговор с любых слов. Да даже мог ничего не говорить! Но начал с этого, и уже я не нашлась, что ответить. Таинственность этого мужчины порядком мне надоела. А я, между прочим, жду от него дочь!

– Я хочу этого ребенка. Наследника или, как мы только что узнали, наследницу.

– Но?

– Не существует никаких «но». Я давно мечтаю о детях.

– Но у тебя их нет, – напомнила я. – И ты не женишься.

Разговаривать вот так, не глядя друг другу в глаза было в разы проще, и кажется, не только мне. Еще бы чувства были не такими острыми, потому что я ощущала его грудь спиной так, словно мы соприкасались кожа к коже. Сейчас это вовсе не успокаивало – раздражало.

– На это есть свои причины, – хриплый выдох пощекотал мои волосы на макушке.

– Из-за того, что случилось в прошлом?

– И поэтому тоже.

– А почему еще?

Если я рассчитывала хоть на какую-нибудь откровенность, Рамон, очевидно, считал иначе, потому что не спешил ничего объяснять. Я до этого спокойной не была, а теперь снова готова была закипеть, как капли росы под обжигающим солнцем.

Я крутанулась в его захвате, поворачиваясь лицом к лицу:

– Послушай, так у нас ничего не получится. Вообще ничего не получится. Я не жду от тебя близости или, да видят предки, любви истинного. Но нравится тебе или нет, у нас общий ребенок, Рамон! Через несколько месяцев родится наша дочь. Если родится! Со всеми этими нервами и змеями я уже не уверена…

– Не шути этим!

– Шучу? Ни капельки! Я серьезна как никогда. Так вот: я жду от тебя ребенка, но ничего о тебе не знаю. Ни о прошлом, ни о настоящем, не говоря уже о будущих планах. Кроме того, что ты собираешься выселить меня с «райского» острова после рождения дочки. Если тебе важно держать всех и каждого на расстоянии, потому что ты гордый волк-одиночка, то мне это совсем не подходит.

– Ты ждешь от меня любви, Венера?

Это все, что он успел понять из моих слов? Так мы никогда не договоримся.

– Я ждала от тебя простого внимания. Ко мне и дочери. Другого отношения. – Я глубоко вздохнула, пытаясь оформить собственные мысли в слова. – Ты не хочешь рассказывать о своем прошлом, тогда расскажу я. Мой бывший муж-садист держал меня в поместье, на территории своей стаи, которое я покидала исключительно с его позволения. Я сидела на цепи. Теперь тоже сижу, разве что вместо поместья у меня остров. Но что я тебе рассказываю, – я пожала плечами, – ты, наверное, обо мне и так все знаешь. Не мог не узнать.

Во взгляде Рамона зажглись оранжевые молнии, а сам он выругался по-вилемейски.

– Ты сравниваешь меня с ним?

– Да, сравнивала. Нет, я не ищу и не жду твоей любви. Я просто хочу домой.

На последнем слове – этом чрезвычайно сладком слове – моя выдержка снова хрустнула. И я захотела уйти. Что удивительно, Рамон даже не стал задерживать меня. Он даже принес мою обувь, которую я забыла в кабинете, прибежав в беседку босиком: я наткнулась на стоящие возле арки-входа босоножки. И не только на них.

Его слова заставили меня остановиться и забыть про обувь:

– У меня должен был быть сын. Но он не родился.

– А его мать?..

– Счастлива в браке с моим братом, альфой Золотых холмов.

Рамон ко мне не повернулся, но голос его звучал ровно:

– Ты любил ее?

Его плечи будто окаменели, напряглись.

– Брат справляется с этим лучше. Я отказался от нее. Тем более что любовь – роскошь для верховного старейшины Волчьего союза.

– Даже к дочери? Ведь ты не сможешь ее не любить, Рамон! А если сможешь… – Мое сердце сжалось от боли и подобной несправедливости. – То в этом мире станет на одну несчастную девочку больше. Лучше сразу отпусти нас. Отпусти меня домой.

– Нет, – он посмотрел на меня и повторил: – Нет.

– Тогда я не стану больше пытаться тебя понять, – бросила устало и ушла. На этот раз вернулась в комнату. В его, конечно, же, хотя я бы с удовольствием забилась у какой-нибудь угол своего домика. Если бы там было безопасно, а так других углов я просто не знала.

Но в спальне Рамона меня ждал сюрприз, и не сказать, что приятный. Рыжий и беспардонный. С заплаканными глазками и соединенными в умоляющем жесте ручками.

– Рамон, я… – Мишель осеклась и замерла, осознав, что для начала театральной премьеры рановато.

Я сложила руки на груди и поинтересовалась у этого недоразумения, изображающего раненого в пушистую задницу зайчика:

– Ты что здесь забыла?

– Тот же вопрос к тебе, – мигом ощетинилась рыжая. Ну как ощетинилась, вы когда-нибудь видели угрожающего вам зайца?

– Рамон теперь хочет, чтобы мы делили спальню на двоих. – Что мне, жалко ей ответить? Ни капельки. – А ты почему не в тюрьме? Или какие тут аналоги у местных? Глубокая яма, из которой без лестниц не вылезти? Или сырой погреб по классике?

У Мишель даже веснушки почти исчезли, так сильно она побледнела: чувство вины налицо.

– Рамон не посадит меня в погреб!

– Значит, все-таки подземелье, – подытожила я, подходя ближе – попросту наступая на рыжую.

– Я ни в чем не виновата, – несмотря на подрагивающие губы и испуганные глазки, голос Мишель звучал твердо.