Луна Верховного

– Уверена, что хочешь видеть суд?

– Я хочу знать, кто угрожал моей дочери.

– Нашей. Идем.

Мы идем какими-то новыми коридорами и спускаемся не там, где бассейны и беседка, а возле площадки, напоминающей открытый зал для йоги или других тренировок на свежем воздухе. Впрочем, стоит оказаться на улице, ни о какой свежести и речи нет – как в печь сунулся. Единственный плюс площадки: у нее есть крыша из сухих пальмовых листьев, отбрасывающая густую тень, а еще мы с Рамоном останавливаемся аккурат под единственным работающим вентилятором, вертящим огромными, как у вертолета, лопастями и гоняющим туда-суда воздух. Неподалеку от Альваро и Мишель.

Вервольфы-охрана выстроились по периметру, так и замерли, а в центре на коленях и с опущенными головами замерли трое людей. Одну из них я даже знаю: эта женщина приносила мне еду. А других парней вижу впервые, но, присмотревшись, вздрагиваю. Потому что они совсем мальчишки.

Дети!

Тем сильнее хочется повырывать рыжей ее длинные патлы. Она почему не на коленях? Впрочем, Мышель довольной не выглядит, скорее, бледной и напуганной, но я не Рамон, чтобы вестись на эту игру в невинность.

Верховный переходит на велимейский. Женщина вскидывает голову и что-то ему отвечает. Если бы я еще что-то понимала, а так остается лишь ловить каждый взгляд, каждую интонацию, каждую эмоцию. Зачастую эмоции выдают сильнее слов или жестов, и подделать их практически невозможно. Женщина и не пытается: ее голос срывается, она говорит быстро – объясняет. Оправдывается? В ней и страх, и раскаяние, и тревога. Не за себя, за детей, догадываюсь я, когда она начинает эмоционально жестикулировать, указывая на застывших мальчишек.

Рамон одним словом прерывает ее начинающуюся истерику, словом, а еще взглядом. И женщина слушается: всхлипывает, но сразу же замолкает. По ее щекам катятся слезы, но почти беззвучно, не будь я волчицей, даже не услышала бы тяжелого дыхания. Не почувствовала бы отчаяния.

Это ее дети.

Мне не нужно знать чужой язык, чтобы понять, что мальчики ее сыновья. Я это чувствую, сама скоро стану матерью. Но тогда мне тем более непонятно – зачем все это?

– Что она сказала? – спрашиваю у Рамона. Смягчаю голос, чтобы это не звучало как требование.

– Сказала, что подсыпала тебе сонных цветов, когда ты принимала ванную. Много, чтобы сработало наверняка, а ее сыновья принесли в твою спальню змей.

Я нервно сглотнула. Действительно, вчера заметила другой аромат, но он был приятным, расслабляющим. Я и подумать не могла, чем все закончится, а главное – чем все могло закончиться.

– Зачем они хотели меня отравить?

Рамон хмурится, и я впервые чувствую его эмоции. Не скрытые за маской отчужденности, а настоящие, чистые. До спокойствия ему далеко: верховный в ярости. Его ярость настолько яркая, что мне хочется поежиться, пусть даже она направлена не на меня.

Он переводит взгляд на мальчишек, и допрос продолжается. В смысле, ему почти не приходится спрашивать: они рассказывают сами. Сначала один, потом второй. Братья гораздо более сдержаны в эмоциях, чем их мать, но видно, что они также боятся гнева вервольфа.

– Зачем они это сделали? – повторяю я.

Ответ на вопрос Рамона можно не переводить: все трое смотрят на рыжую, которая стремительно бледнеет, хотя кажется, что сильнее просто невозможно. Ее мне не жалко, от слова совсем, а вот несчастную мать и детей… Верховный, очевидно, озвучивает приговор, потому женщина начинает плакать сильнее, просить, умолять, тянуть к нему руки. Вервольфы из охраны подхватывают ее и мальчиков, чтобы увести, и все это выше моих сил.

Я невольно подаюсь вперед и обхватываю ладонь Рамона двумя руками, заглядываю ему в глаза. Наталкиваюсь на замешательство, но сейчас речь не про нас с ним или про наши отношения.

– Что с ними будет?

– Ты была права, они уверяют, что исполняли приказ Мишель.

– Но ты этому не веришь?!

– Верю, – признается Рамон, чем удивляет меня. Я уже решила, что верховный свои ошибки признавать не любит, поэтому и не признает. – Я просто разочарован.

Он не лукавит, прежде чем Рамон успевает закрыться, меня цепляет его усталостью и… Боль? Эти эмоции настолько поражают меня, что я практически забываю о своем изначальном вопросе. Но охрана не успевает далеко увести несчастное семейство.

– Ты не ответил? Что ждет этих людей?

– Как в твоей стае наказывают за измену?

– Изгоняют.

– Здесь так же. Сегодня они покинут остров.

Мне бы выдохнуть с облегчением, но почему-то не выдыхается. Эти люди пытались навредить моему ребенку, а еще решения альфы – главного на этом острове, не обсуждаются. Но я знаю, что такое быть изгоем. Я на своей шкуре ощутила, как это – оказаться выброшенной за борт упорядоченной, знакомой жизни. Только я была одна, а у этой женщины дети!

Руки я не убрала, а Рамон ладонь не высвободил, так что я просто тяну его на себя.

– Послушай, виноваты же не они.

И наталкиваюсь на холодную стену вместо эмоций.

– Она подбросили тебе змей. Чуть не стали причиной выкидыша.

– Им приказала Мишель.

– В том то и дело. Приказы отдаю здесь я.