Но в течение последующих двух сотен лет фокус с исчезновением все так же продолжался. Каждая из "окончательных" и "несократимых" первичных признаков физического мира поочередно оказывалась иллюзией. Растаяли в воздухе твердые атомы материи; понятия вещества, силы, детерминируемых причинами последствий и сама структура пространства и времени оказались столь же иллюзорными, как и "вкусы, запахи и цвета", к которым столь презрительно относился Галилей. Любой прогресс физической теории, приносящий с собой обильную технологическую жатву, был выкуплен утратой понимания мира. Эти потери в интеллектуальном балансе были значительно менее видимыми, чем зрелищные прибыли. Такое положение вещей воспринималось с легким сердцем, словно проходящие тучки, которые развеются вместе с очередным прогрессом науки. Серьезность ситуации сделалась очевидной лишь во втором квартале нашего столетия, и то, для более философски настроенных ученых, которые сохранили немного стойкости в отношении того, что можно назвать новой схоластикой теоретической физики.
По сравнению с картиной мира, которую нам рисует современный физик, птолемеевская вселенная эпициклов и хрустальных сфер представляет собой идеал здравого смысла. Стул, на котором я сижу, кажется твердым и жестким фактом, тем временем мне известно, что я сижу на практически абсолютной пустоте. Древесина, из которого стул изготовлен, состоит из волокон, которые состоят из молекул, которые состоят из атомов, которые представляют собой миниатюрную Солнечную Систему с ядром внутри и электронами, вращающимися вокруг него словно планеты. Все это звучит достаточно привычным, но здесь важны размеры. Диаметр пространства, занимаемого электроном, равняется всего лишь одной пятидесятитысячной расстояния от электрона до ядра. Остальная часть внутреннего строения атома – пустая. Если бы ядро увеличить до размеров горошины, ближайший электрон оказался бы на расстоянии около 175 ярдов (почти 160 м – Прим.перевод.). Комната с пляшущими в воздухе несколькими пылинками просто "толкучка" по сравнению с пустотой, которую я называю стулом, и на котором сижу.
Только вот здесь сомнительно уже то, можно ли вообще сказать, будто бы электрон "занимает пространство". Атомы обладают способностью заглатывать энергию и выплевывать ее из себя, например, в виде световых лучей. Когда атом водорода, простейший из всех, с одним электроном-планетой, поглощает энергию, планета перескакивает со своей орбиты на более дальнюю, скажем, с орбиты Земли на орбиту Марса; когда атом энергию испустит, электрон вновь спрыгивает на орбиту пониже. Только все эти скачки планета выполняет без перемещения в пространстве, на которое разделены между собою две орбиты. Каким-то образом электрон дематериализуется на орбите
Список всех этих парадоксов можно продолжать бесконечно. По сути своей, новая квантовая механика состоит исключительно из парадоксов, поскольку среди физиков уже стало трюизмом, что субатомную структуру любого предмета, включая стул, на котором я сижу, не удается вписать в схему пространства и времени. Такие слова как "субстанция" или "материя" утратили значение, либо же они "нафаршированы" противоречащими одни другим значениями. И вот так, пучки электронов, которые, вроде как, являются элементарными частицами материи, в экспериментах одного рода ведут себя словно маленькие твердые зернышки, а вот в экспериментах другого рода – как волны. Точно так же и световые лучи: иногда они ведут себя как волны, а иногда как снаряды. И получается так, что базовые кирпичики материи одновременно и субстанциальные и несубстанциональные, они и комочки материи, и волны. Но волнами в чем, на чем, чего конкретно? Волна – это движение, волнение. Только вот чем является то, что, двигаясь и волнуясь, образует мой стул? "Это" не является чем-то, что мог бы представить себе разум, это даже не пустое пространство, ибо каждый электрон требует для себя трехмерного пространства, для двух электронов нужно уже шестимерное пространство, а три – пространство с девятью измерениями, чтобы сосуществовать друг с другом. В каком-то смысле, эти волны реальны: можно сфотографировать знаменитые кольца, образующиеся после прохождения сквозь дифракционную решетку. Тем не менее, они словно улыбка Чеширского Кота.