Лунная дорога. Часть 2

Мы зашли в подъезд, и меня отчего-то накрыла холодная волна разочарования. Что это такое? Будто это и не мои вовсе чувства. Но чьи тогда?

– Лилька давно под папу клинья била, – Макс никак не мог простить мачеху. – Если б он не знал, что у него такая пылкая поклонница имеется, наверняка кого-нибудь поприличнее бы приглядел. И был бы жив.

Я тоже имела на нее зуб, но все-таки возразила:

– Макс, в людей ведь не влезешь. Лилия тоже казалась приличной особой, пока не начала права качать. Может кто-то другой, вернее, другая, оказалась бы еще хуже.

– Оптимистка ты, однако. Я вот считаю, что хуже Лильки никого и быть не может, – при этом он смотрел на пол с импровизированной постелью.

Да, если ты далеко не спартанец, то сон на твердом полу напрягает – испытание для изнеженного тела. Уверена, Макс с удовольствием остановился бы в гостинице, но оставлять меня в одиночестве в такое время было непорядочно.

Спать ни мне, ни брату не хотелось. Мы скатали одеяло и сели на него рядышком, как два нахохленных воробушка на жердочке.

– А я помню то время, когда отец с мамы пылинки сдувал. Никак в свое счастье поверить не мог. И смотрел на нее как… – Макс помедлил, вспоминая, – как на чудо. Мама и теперь хороша, а раньше вообще была «гений дивной красоты», как у Пушкина.

Ради справедливости пришлось добавить:

– Он все испортил своей безудержной ревностью, особенно после смерти бабушки, при ней он еще более-менее держался. Какая женщина вынесет бесконечные попреки и оскорбления, да еще и ни за что?

Макс откинул голову назад, болезненно стукнулся о стену и зашипел.

– Вот черт! Постоянно забываю, что милостью нашей так называемой мачехи сижу на полу. А ты в курсе, что Лилька ко мне в свое время подкатывала?

– Нет, конечно, откуда? – я поразилась. – Ты мне ничего не говорил.

Он поелозил по полу, устраиваясь поудобнее.

– Это давненько уже было, я еще в универе учился. Зашел как-то к папе на работу за чем-то во время обеда, он меня на улице ждал, а эта фифа рядышком крутилась. Я уж потом выяснил, что она это постоянно делала, а тогда дико было. Так вот едва отец ушел, она ко мне подлетела, представилась и давай то отца нахваливать, то свой номер телефончика предлагать, якобы об отце поговорить. А сама глазки строила, они у нее чуть из глазниц не вываливались. Фифа еще та.

– Она же тебя намного старше! – я была этой новостью просто шокирована.

– На три года, моя дорогая, всего на три года. Как ты понимаешь, в наше время это ерунда. Оливия тоже… – он запнулся и замолчал, не желая о ней говорить и коря себя за болтливость.

Но я смолчать не смогла:

– А кто у Оливии муж? – я понимала, что влезаю грязными копытами в чужую рану, но Максу нужно об этом поговорить, это как болезненный нарыв. Если вовремя не вскрыть, может прорваться в кровь.

А он наверняка о ней ни с кем не говорит. Даже с самыми близкими друзьями. Я его понимаю. Я и сама такая же. О том, что болит, предпочитаю молчать. О Красовском я даже с Инкой не говорю.

Или этим словоблудством я прикрываю собственное бесцеремонное любопытство?

Макс недовольно поежился, но ответил:

– Писатель.

Меня это удивило. Я никогда ее мужа писателем не воображала. Почему-то простым человеком, инвалидом, которого оставить ей совесть не позволяла. Но писателем никогда.

– Известный?

– Не знаю. Я не знаток российского писательского небосклона. Но издается. Довольно много.

– А фамилия его какая?

– Не скажу! – сердито фыркнул он. – Много будешь знать – скоро состаришься. Знаешь об этом?

Не хочет говорить, и не надо. Есть интернет и, зная имя, да еще такое редкое, как Оливия, и ее работу редактором в питерском издательстве, все остальное выяснить не проблема. Так что обойдусь и без фамилии.

– А почему она от него не уходит? Ведь она к тебе неравнодушна, я это видела.

– Муж, – это слово Макс произнес как ругательство, – считает ее своей музой и заявляет, что без нее ничего написать не сможет. И если она уйдет, то российская литература многое потеряет. А она совестливая, не может просто так взять и уйти. Для нее это сложно. Вот и живет с ним, условия для творчества ему создает, блин.

Как-то странно это.

– А он в самом деле так думает или ему просто своего личного редактора терять не хочется? Она ведь наверняка и дома его тексты правит. Да и с изданием помогает. Впрочем, если он по-настоящему известен, ему это ни к чему.

– Думал я об этом. Но я в издательском деле профан полный, – Макс уронил руки на согнутые колени. Из-за светивших в окна фонарей было видно, как плотно сжались его побелевшие губы. – И давай не будем об этом. Слишком больно. Куда ни кинь, везде клин.

– А как у тебя дела на работе? – осторожно спросила я, уже боясь снова задеть за больное.

Он хмыкнул.

– Нормально. Светлану помнишь? Ты мне от нее еще ширмой служила? Так вот она вышла-таки за Вадима. Они уже малыша ждут.

– И как он? Доволен? – это была хорошая новость, и я радостно похлопала его по коленке.

– Вполне. Стал начальником отдела, как и хотел.

– Это плохо? – мне показалось, что в его голосе прозвучали слегка завистливые нотки, или нет?