Лунная походка

Меня всегда удивляло и раздражало, когда после моего ответа на вопрос: – Ну как там? – лицо, обычно независимо от возраста и пола, через какое-то время теряло ко мне интерес, ведь он/она ждали узнать что-то, дополняющее их представление о тамошней, конечно же несравненно лучшей, сказочной жизни, которой они в силу каких-то досадливых обстоятельств пока еще не вкусили, но до которой доберутся вот-вот. А мой бред (брэнд) как-то не усваивается, то есть ломает их представление – уж там-то люди живут по-настоящему, там – лакомый кусочек, стоит только выучить (подучить) тамошний язык, как в тот же миг откроется коробка сладостей, и непременный Праздник, который всегда с ними, начнется. Рано или поздно уж я-то не дам дрозда, уж я-то не оконфузюсь! Знай наших! Эх!.. – Жаль-жаль. И они отходят, тут же забыв и меня, и все мои неправильные впечатления. Тут какая-то ошибка, – говорит про себя она (он), – все дело просто в его (т. е. моем) невезении. Другие-то вон как там свой бизнес разворачивают. А то, что дальше мойщика машин, стекол банков и учреждений ты никогда не продвинешься, что десяти-, а то и двенадцатичасовой конвейер ждет их в лучшем случае, что бобину формайки (бумаги, имитирующей дерево или мрамор) придется, высунув язык, тащить через весь грязный цех (если еще не обделаешься, если позвонок не сорвешь) – 500 кг, и вас четверых мотает, а начальник, весь такой чистенький, вечно орет – быстрей, быстрей!.. Кого же это сможет… уж лучше врать напропалую, тогда лицо слушающего расплывается в умилении и блестит как масляный блин…

Приобретено на Бен Игуде. В конце улицы склад, где беззастенчиво роется люд репатриантский, внешне мало отличный от, разве что страстью к тряпкам. При первом поверхностном знакомстве вырастают терракотовые крылья за спиной, ноздри раздуваются, минута – и вы взлетите!

Но баул уже набит, совать некуда. Все кажется, найдешь что-то необычайное, уникальное, произведение искусства!

В голове нет ни строчки, хотя что-то было, что-то вертелось, просилось наружу, хотело быть сказанным, чтобы нельзя было не сказать: это не высказано. Но так и не нашлось слов, стало быть, не считается.

… Девять часов вечера. Ветер смолк. На море освещенные прожекторами волны да работники пляжа с миноискателем. Ищут ключи от потайной двери. Прохладный ветер входит в маленькое оконце. Лучше сказать «незавидное», чтоб потом повторить как бы между прочим. Некоторые позволяют себе между прочим ронять, равно и не обращать на находки внимания. Мы будем буксовать и возвращаться, повторяться и не двигаться. Итак, вечер. Вечер жизни, прошедшей в испуге.

Снилось о первой любви. Тащился в центр города днем, и он был с зажженными фонарями, и витрины горели. Мне не было места. Это был последний день города N. Из-за крыш домов показывались гребни могучих волн, напоминая, шевелитесь, мол. И ощущая себя неловким, я нес в руках цветы (подчеркнуто болезненное состоянье), и все это как-то связано со страстью к девочке. И знал я о близкой погибели города. Но это было не страшно, страшило другое – цветы. Мне было тошно от того, что я их нес. Словно бы девочка была вовсе не материальной…

В пустой комнате, стоя в трусах, гляжу на заснеженную улицу, и катятся слезы из глаз Александра Сергеича от музыки механического оркестра.

Длинная затемненного стекла стена банка «Апоалим» дымчатого цвета. За стеной, за никелированными бортиками хохочут, развязно жестикулируют и жуют служащие, запивая бутербродики маленькими бутылочками. Я иду вдоль стеклянной стены под палящим солнцем, отражаясь в дымчатом стекле. Фуражек такого фасона здесь никто не носит. Одна из сотрудниц улыбается в мою сторону, откуда она знает меня? Ах да, я подал ей шар на пляже. Отель «Хилтон». Двадцать пять этажей со звездно-полосатым. Мы стояли с ней на балконе, она показала коктейлем на море и спросила: – У вас тоже много воды? – Да, конечно. – И рыбы? – Сколько хочешь, у нас завались рыбы. – А арабы есть? – Нет, вот с арабами туго. У нас арабов дефицит.

Она в ответ понимающе заулыбалась, обнажив свои, надо отдать должное, очень даже качественные, ну, прямо скажем, отменные зубы превосходной формы и сохранности будь здоров, так что сами понимаете и все такое.

Спрашиваю, силясь вспомнить хоть одного автора, ну какого-нибудь самого этакого, как его, ну этот, а, вспомнил и выпаливаю: – У вас Лев Шестов есть?

Аж в пот бросило, ну надо же, всё, хватит-хватит. А она, женщина-продавец, сразу видно, что понимает, есть такие, редко, но есть: – Пожалуйста, – говорит, – есть. – Сколько? И тут она называет.

– Повторите, пожалуйста, – говорю с дрожью нескрываемой в голосе. Нет, не ошибся. – Извините, – говорю, – надо подумать. И из любопытства подсовываю ей тонюсенькую, жалкую, рядом с другими, книжонку. Опять ошеломительная цифра. Куда я попал?!