Лунная пыль (СИ)

– Мой папа сын профессора! – глухо крикнул из-за стены Миша.

– В самом деле? Какой институт? – осведомился Лысый.

– КПИ.

– Достойно, достойно, – закивал головой, – Будем оформлять сейчас или потом?

– Лучше сейчас.

– А вы дееспособны?

Миша ответил чередой гулких ударов в стену.

– Да, – подтвердил Сергей.

– Но если вы в самом деле сын профессора, то конечно же умеете готовить профессорские щи.

У Намахова взмокло на линии волос и лба. Профессорские щи. Их готовят в семьях профессуры раз в неделю и приглашают на ужин студентов. Давний обычай единения студентов и преподавателей. Преподаватель дает не только пищу духовную, но и материальную. Но грань между кормящими и кормящимися соблюдена. Единение не полно, лишь показывает принадлежность к общему миру. Вкус знаний усиливается вкусом особых профессорских щей.

– Мы свято блюдем традиции, – ответил Сергей несколько надменно.

– Вот и отлично. Угощайте меня!

И отправился на кухню, сел на табурет за столом, сложил ручки на животе.

– Так, дайте мне покуховарить! – зашел Миша, подкатывая рукава.

– Аня, – позвал Сергей, – У нас есть кислая капуста?

В это время Лысый закачался вперед-назад, повторяя:

– Щи. Щи. Щи.

Продолжая, он из нагрудного кармана вынул раскладную ложку, отворил ее и облизал.

– Щи. Щи. Щи.

Аня побежала на парадное, вниз, к председателю кооператива. Звонит в дверь. Открывает заспанный клон, даже не спросив, кто.

– Кислой капустки! – пищит Аня.

– У меня всего довольно! – широкий жест рукой, – И капуста, и огурки соленые бочковые, и бадья моченых яблок. Заходите, набирайте.

– Ой, я посуду забыла! – убегает, возвращается с банкой. А клон уже дверь затворил и не отпирает. Сверху всё громче доносится:

– Щи! Щи! Щи!

Из-за двери клон забубнил:

– Дом в долгах, как в шелках. Я хожу голый-босый, всю зарплату отдаю в счет этого долга. И после этого вы еще смеете требовать у меня кислую капусту? А я не дам! Не дам! Не дам! – сорвался в крик.

По лестнице уже спускался Лысый и пыхтел:

– Теперь, конечно же, ни о какой сделке не может быть и речи. Отведав профессорских щей прямо сейчас я, может быть, изменил бы решение, но...

Следом топал ступенями Миша и разевал рот, протяжно испуская неприятный звук на одной ноте.

– Распевочка! – пояснила Аня, – Готовится поступать в консерваторию!

– Готовлюсь, – согласился Миша, – на неделе у меня будет прослушивание.

И снова проделал неприятный звук.

– Из Павловки не вылажу, – тарахтел за дверь клон, – Лягу, проколят чем надо, выхожу успокоенный и безвредный. А иначе меня только тронь! – и застучал ногами в дверь:

– Аааа! Аааа!!!

Днем пришли еще смотреть квартиру. Тётя с зонтиком, хотя дождя не было, и ее прыщавый сын, выпячивающий вперед челюсть.

– Выпускник института истории, – представила его тётя.

Намаховы показывали квартиру во всей красе.

– Хата – лялечка. И зачем только мы ее продаем? – сам недоумевал Сергей.

– Если вам не хочется, то не надо! Мама, они не хотят! Они бы остались тут жить, но мы как бы лишаем их квартиры, – выпускник потянул даму с зонтиком прочь.

– Погоди-погоди Вася, это они для красного словца!

– Именно! Для красного словца! – Сергей закивал. Тут позвонили, по городскому. Сергей ответил:

– Моя фамилия Крук, – и повесил трубку. Засмеялся. Ему так понравилась выдумка, что он сразу набрал случайный номер и снова сказал:

– Моя фамилия Крук, – бросил трубку, ртом силясь удержать хохот.

– А вот в Корее с этим строго, – обронил Вася.

– В какой?

– В Северной.

– Ну там со всем строго. А с чем?

– В псевдонимами. Надо регистрировать в особом бюро.

– У меня есть один товарищ, так он пишет статьи в три газеты, и всё под разными фамилиями.

Пока Намахов рассказывал историю про товарища, председатель кооператива и его двойник прислушивались, приставив к стене по стакану, но как уловить за много этажей? Двойник председателя выглядит как подлинник, но был больнее, с какими-то красными язвочками под нижней губой и по всему подбородку спускаясь к шее. Пятый уже двойник, предыдущие все умерли, и всё начиналось с этих язвочек, затем проваливался бордовой ямой глаз, пучками лезли волосы. Двойника переставали слушаться ноги, он ползал по квартире и невнятно гундел, а председатель боялся, что соседи подумают, будто это он, председатель, ползает и гундит. Пуще всего опасался такого – двойник вылезет в окно, спустится по пожарной лестнице, она там рядом, и будет во дворе изображать из себя настоящего председателя. Хотя только настоящий носил кольцо с черепом и змейкой, выглядывающей из ока.

Это раздвоение случилось впервые после весеннего дня, мокрого, когда по апрельским лужам двора шагал начальник жэка – плотный, в пальто, с портфелем в руке. Поджав губы, он слушал, как Мурзымов вьется вокруг и твердит:

– Ни одной бумажки! А у вас? Всюду срач! А у меня в палисаднике скоро зацветут тюльпаны!

Однако начальник жэка шел дальше. Он, властитель сантехников, электриков, ниспосылатель благ. Поглядел на лужу, и она испарилась. Мурмызов хлопнул в ладоши. С дерева сорвался уцелевший еще с осени мрачный лист, слетел Мурмызову в раскрытую ладонь. Тот сжал пальцы. Разжал – и был зеленый лист.