Лунная Ведьма, Король-Паук

– Его жажда молока никогда не прекращалась, хотя молоко у меня не шло, – рассказывает она. Вначале ей подумалось, что он странный ребенок, истосковавшийся по близости со своей матерью. Вскоре ей уже думалось, что он странный мальчик, желающий лизать сосцы своей матери. Позже выяснилась еще одна странность: грудь он перестает лизать и начинает кусать до крови, которую затем слизывает. Такое ощущение, что он стремится сосать именно ее.

– Он даже не плакал, ты понимаешь? Даже не плакал.

Вот как всё было. Один из вампиров, которые бежали с Ишологу – тот, которого не добили, – пришел за мальчиком, и это дитя, вечно всем недовольное, засыпавшее в позе зародыша; отпрыск, который пырнул ножом одну служанку, пнул вторую и чуть не лишил глаза третью, ничего не сказал, когда за ним явился монстр. Более того, он сам влез к тому чудовищу на грудь и дал себя баюкать. Этот мальчик, по возрасту совсем уже не младенец. Конечно, Лиссисоло принялась хлестать женщин, которые клялись, что он ушел добровольно. Ее сына похитили.

– Хотя у меня с самого начала не было на него никаких надежд, – говорю я ей.

– Замолчи.

– Твоего мальчика вскармливали чудовища с того самого дня, как он попал к Ишологу.

– Я говорю заткнись, ты.

– Она думала, что он ее мальчик! Да он никогда не был твоим мальчиком. Теперь он не Ипундулу и не Ишологу, а еще хуже.

– Перестань!

– Живет среди живых, но всё равно пьет кровь. Алкает кровь словно вампир, как некоторые принимают опиум. Похищение? Да он сам не чаял дождаться, когда от тебя сбежит. И зачем ты ему нужна? Мамаши у него уже были.

– Убейте ее!

Обе стражницы бросают копья; от одного я уклоняюсь, а другое своим ветром – не ветром – останавливаю в воздухе, перехватываю и бросаю прямо в них. Копье пронзает шею одной, пригвоздив ее к стене. Вторая выхватывает меч. Я вынимаю свои ножи и заставляю ее озадаченно остановиться.

– Сказать по правде, мне пришлось-таки вызвать знахарей, когда он в последний раз напустился на мои груди.

– Он больше не твой мальчик.

– Прекрати говорить так о моем сыне!

– Как ты его назвала?

– Лионго, в честь предка.

– А как на это отозвался он?

– Я…

– Как откликнулся он?

– У него есть имя!

– Как откликнулся он?

– Он – будущее Севера! – кричит мне Лиссисоло.

– У него нет будущего, – говорю я.

– Ты кто такая, а?! Кем себя возомнила, что смеешь говорить мне зло?! У меня есть своя собственная армия!

Она столько лет уповала на невредимость и неиспорченность своего сына, что это упование – всё, что у нее теперь есть вместо него. Можно себе представить, когда она наконец увидела его таким, какой он есть, и выбрала вместо него сына своей мечты – каждый день, пытаясь вызволить этого сына на свет из массы несуразной плоти перед ней. А эта армия ее повстанцев! Я видела две неполные тысячи человек; они сплотились с Югом, чтобы, если Север будет повержен, провозгласить ее Королевой. Регентшей, конечно, но согревающей место для истинного Короля истинного Севера. А Южный король внезапно возьми и умри, а его войска оказались оттеснены на юг дальше, чем в любой другой войне до этого, и теперь всё, что Лиссисоло может предъявить, – это остаток разогнанных сил. Не силы, а силенки.

– Где там твоя водяная фея?

– Кто ты такая, чтобы желать новостей о водяной фее?

Я в ответ просто смотрю.

– Это, собственно, не секрет, – пожимает плечами Лиссисоло. – Мертвые секретов не держат, они мертвы. Я была там и даже не могла этому поверить. Аеси перерезал ей горло.

Я ерзаю, словно уклоняясь от ее слов. Новость настолько ошеломительная и в то же время неизбежная, что я одновременно качаю головой и ахаю. Богорожденная, погибшая от руки захудалого полубога, – просто какая-то злая шутка! Хотя в последнюю нашу встречу я пыталась прибить ее сама. Горя во мне нет, так что нечему заполнить пространство, оставленное ее смертью, но пустота определенно есть.

– Как ты зовешься?

– Соголон, – отвечаю я растерянно.

– Говорю тебе: я знаю Соголон, и она не ты. Она мертва, ведь так? Или она всё не уймется, даже на том свете? Ты здесь затем, чтобы спасти моего мальчика? Он всего лишь ребенок, мое маленькое милое дитя! А вокруг так много злых людей, которые хотят причинить ему боль.

Затем она делает то, чего ни я, ни ее охранницы никак не ожидали: срывается с трона, словно пытаясь спастись, и, подлетев ко мне, хватает за руку. Либо она настолько слаба, либо всерьез умоляет, но ее колени касаются пола. Она всё еще не видит, что это я. Первое имя в моем списке, но я не убиваю ее: в этом нет необходимости.

– Мой сын, мой сыночек… Ты отыщешь его для меня? Ты вернешь мне целеньким моего драгоценного мальчика?

Я смотрю на нее, понимая, что она меня даже не видит, хотя, по правде сказать, если бы ее глазами смотрела я, я б тоже меня не увидела. Вместо этого я нахожу в ней частицу себя. Когда надежда и слепая вера – это всё, что у тебя осталось. Никакого мальчика, только гложущая тоска по нему. В чем она никогда не сознается, так это в том, что она будет тосковать по своему мальчику даже тогда, когда он окажется рядом. Это то, что подгибает ей колени и опускает на пол.