Лунное граффити

Любой здравомыслящий человек согласится: когда парень хочет вас поцеловать, приступ тош­ноты не сулит ничего хорошего. Надо быть очень пылко влюбленным, чтоб не испытать отвращения. У меня нет уверенности в том, что Эд пылко влюб­лен. Изо всех сил пытаюсь не думать об окровав­ленном Малькольме — и в результате думаю толь­ко о нем.

— Это из-за малькольмовского носа. И из-за таракана, — торопливо говорю я, боясь, что Эд все не так истолкует. Только бы не решил, что меня тошнит от мысли о его поцелуе.

— Наклонись, — советует он. — Думай о другом.

— О чем, например?

— О хорошем. Расскажи о чем-нибудь хорошем.То есть не о том, что происходит.

— Стекло! — вспоминаю я. — Мне нравится выдувать стекло.

— Отлично, рассказывай про мастерскую. Дав­но ты там работаешь?

— С десятого класса. — Опускаю голову ниже и глубоко дышу. — Полностью оплатить обучение родители не могли, поэтому я еще мыла полы в обмен на уроки.

— Не прибыльное, стало быть, дело — книжки писать и фокусы показывать?

— Не прибыльное. Но у них есть вторая рабо­та, и когда-нибудь папа прославится, а маму напе­чатают. В любом случае деньги не главное.

— Только они нужны, чтоб платить за квартиру.

— Но не чтобы быть счастливым.

— Ты счастлива, выдувая стекло. Не будь у те­бя денег, ты не смогла бы этим заниматься.

Я выпрямляюсь.

— Верно, но есть разные способы. Выход най­ти можно. Уборка, например.

— Думаешь, тебе понравится уборка как способ заработка?

— Ну да. Если при этом я смогу выдувать стекло.

— Ну и то. Рано или поздно тебе захочется работать над стеклом весь день. Скажи, твои ро­дители счастливы, занимаясь любимым делом урывками, а какой-то мутью — все остальное время?

— Мутью они не занимаются. — Продолжаю глубоко дышать. — Да, у них есть другая работа, но они счастливы. Последнее время мама пишет много, роман почти закончила.

С тех пор как папа переехал в сарай, мама не жалуется, что нет сил писать. После работы она готовит ужин, и за едой мы болтаем. Она любит мои рассказы про стекло, про то, чему я научилась у Ала. Что остужать изделия нужно правильно, иначе от внутреннего давления они лопнут.

После ужина я делаю уроки, а мама безостано­вочно печатает. Иногда мы засиживаемся до полу­ночи, и если делаем перерывы на чашку чая, то они проходят молча, потому что голова у худож­ника должна быть свободна от посторонних мыс­лей, как говорит мама. То же самое говорят мис­сис Джей и Ал. И папа.

— Маме важнее всего, что у них с папой есть творчество, пусть даже из-за этого денег у нас не­много. «Что бы ни случилось, не бросай искус­ство», — так они говорят.

— Помолчи чуть-чуть, — советует Эд. — Дыши.

И я опять сижу головой вниз, вспоминая ма­мины слова, что любимое дело для человека — главное, а деньги — второстепенное. Нет, они ругались не из-за денег, и папа не поэтому пе­ребрался в сарай. Такой повод понять было бы проще.

Постепенно я прихожу в себя. Меня успокаи­вает дыхание Эда и шорох шин на съезде с шос­се. Наконец я выпрямляюсь и вижу на стене пе­ред собой гигантские волны.

— Так, наверное, выглядит цунами, да?

— На самом деле волны цунами далеко не все­гда выше обычных, — отвечает Эд. — Если плыть в лодке по глубокой воде, цунами вообще можно не заметить. Его волны растут только приближа­ясь к берегу.

— А я и не знала. Получается, беда рядом, а че­ловеку невдомек.

— Угу.

Я вспоминаю, как Эд говорил о деньгах. Вдруг мама и папа ругались из-за них, а до меня так и не дошло?

— Интересно, кем работает Тень?

— А если он вообще безработный и устроить­ся не может?

— Ну, краски же он покупает.

— Может, он ворует.

— Он не стал бы. Он не такой.

— Разве ты думала, что Малькольм такой?

— Значит, по-твоему, Тень из плохих парней?

Эд чешет в затылке.

— Пора нам прекратить болтовню, а то, чего доброго, вспомнишь про кровь, разбитую перено­сицу и тараканов.

Когда наша компания подъезжает, я опять сижу головой вниз и глубоко дышу.

— Смотрю, у вас все в полном порядке, — ком­ментирует Лео.

Джезз опускается на колени и отводит мне во­лосы назад.

— Твоя вина? — спрашивает она у Эда.

— Не совсем, — отвечает он. — По моей ви­не на нее напал Малькольм Птах. Если быть точ­ным, Малькольм напал на меня, а Люси — на Малькольма. И сломала ему нос.

Услышав такое, Лео хохочет и с размаху хлопа­ет меня по плечу. И очень зря.

— Мне нужно умыться, — выговариваю я.

Джезз и Дэйзи помогают мне дойти до колон­ки. Когда приступ проходит, мы идем к рампе для скейтбордистов и, устроившись в бетонном изги­бе, наблюдаем за парнями.

— Что они там обсуждают? Чересчур бурно, по-моему, — хмурится Джезз.

— Наверное, сумму, которую Лео должен Малькольму, — предполагаю я.

Обхватив колени, Дэйзи задумчиво говорит:

— Дилан про него рассказывал, но мне всегда казалось, что он привирает.

— Он грозится проколоть Эду сосок, если Лео не отдаст долг. — Я смотрю на стену с волнами. — До чего же странная ночь.

— Да, у меня фонтан идей для прослушива­ния, — кивает Джезз.

— Везет. У меня фонтан изо рта, — вздыхаю я.

Джезз делится со мной жвачкой и мятными кон­фетами, в обмен я делюсь историей о несостоявшемся поцелуе.

Джезз присвистывает.