Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Я повесила трубку и поймала себя на том, что улыбаюсь. В интонации приятного голоса на другом конце провода явно угадывался арабский вариант «ни пуха ни пера».

Вечером позвонил Чарльз. Он сказал, что отец Бена задерживается, так что он сможет приехать ко мне не раньше вечера в воскресенье, а может быть, и позже.

– Но, именем всех богов, – с энтузиазмом заключил он, – я в лепешку разобьюсь, но в понедельник буду с тобой!

– И не мечтай, – предупредила я. – По крайней мере, пока не купишь свои синие четки. Сам говорил, что в этой стране может случиться все, что угодно.

Я не стала пересказывать кузену всех удивительных подробностей, какие мне удалось выяснить о тетушке Гарриет. Не упомянула я и того, что эксцентричная отшельница из Дар-Ибрагима пробудила во мне нешуточное любопытство.

Клерк из «Финикии», несомненно, изо всех сил постарался устроить так, чтобы поездка обошлась мне как можно дороже. Наутро к подъезду был подан огромный американский лимузин с ребристым радиатором, кондиционером, синими четками для отвода дурного глаза и изречением из Корана на ветровом стекле: «Надейся на Господа».

В машине имелся даже альтиметр. Я не могла поверить своим глазам до тех пор, пока шофер, веселый остроносый юноша по имени Хамид, не пояснил, что исток Адониса расположен высоко в горах Ливана и нам предстоит «одним махом» подняться на высоту восьми тысяч футов над уровнем моря. Я уселась возле него на переднее сиденье и зачарованными глазами следила за показаниями альтиметра. Машина свернула от побережья в сторону Джубейля и принялась карабкаться в горы.

Хамид недооценил число «махов», которые потребуются нам для подъема. Поначалу дорога была вполне приличная. Наш путь пролегал через деревни и поля на террасах, где, утопая в хлебных колосьях, росли ухоженные яблони, а в пыли возились смуглые черноглазые ребятишки и куры. Однако вскоре дорога стряхнула с себя чахлую зелень поселков и, миновав полосу возделанных полей, вырвалась на крутые каменистые склоны, где паслись редкие стада овец. Но и тут на каждом укрытом от ветра уголке высилась каменная стена, ограждавшая террасу, где тщательно сберегалась принесенная по крупицам плодородная почва и цвели чахлые фруктовые деревья. На террасах, менее защищенных от непогоды, зеленели остроконечные лезвия каких-то злаков, полузадушенные буйной порослью весенних цветов, которые заполонили все – и обочины дороги, и стены вокруг террас; яркие бутоны пробивались даже из трещин на дорожном полотне. Добродушно улыбнувшись, Хамид остановил машину и позволил мне как следует рассмотреть цветы. Я не могла сдержать восторга, так они были красивы – орхидеи, бледные цикламены, огромные, голубые, как лен, герани, персидские тюльпаны с алыми лепестками, а особенно – цветок Адониса, красный анемон.

Наконец возделанные земли остались позади. Дорога петляла среди замысловато разбросанных, как американские горки, хребтов, где за скалы цеплялись сероватые кустарники, а единственными цветами были желтые метелки ракитника. Воздух был кристально чист, в противоположность тяжелым влажным испарениям побережья. То тут, то там встречались стада овец характерной восточной породы, кремовых, медово-коричневых или покрытых черными пятнами. Они брели, низко опустив головы и потряхивая обвисшими ушами, словно беспрерывно искали пропитание. Бок о бок с овцами паслись черные козы с лоснящимися боками. Каждое стадо тесно сгрудилось вокруг своего пастуха. Одинокими фигурами в развевающихся бурнусах пастухи возвышались среди лохматых спин, возложив скрещенные ладони на верхушки длинных посохов, и провожали нас суровыми взглядами.

Дорога поднималась все выше. Стрелка альтиметра неуклонно смещалась вправо. Воздух стал пронзительно свеж. Остались позади последние кустики желтого ракитника, среди камней по обочинам узкой дороги торчали чахлые пучки колючей серой травы. Автомобиль закладывал головокружительные виражи, едва не царапаясь правым крылом о скалы, а за противоположной дверцей уходила вниз отвесная пропасть, где с сердитым карканьем кружили суетливые вороны.

Вдруг пропасть разверзлась по обе стороны от машины. Мы мчались по самому гребню открытого всем ветрам узкого хребта. Налево громоздились белые утесы, а позади них уходила в голубую даль, к самому морю, череда покрытых лесами хребтов; справа же, глубоко внизу, в обрывистой стремнине вспыхивал на солнце, терялся из глаз и снова выскакивал из-под камней бурный льдисто-зеленоватый поток Нахр-Ибрагим, реки Адониса.

То ныряя в скалистые ущелья, где на солнечных склонах цвели, спрятав корни среди зарослей красного анемона, худосочные яблони, то вновь поднимаясь на хребет, мы приближались к истоку реки Адонис.