Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Едва завтрак закончился, Летман поднялся на ноги. Если я не возражаю… У него много дел… Он просит прощения… Я поспешно и, пожалуй, чересчур горячо заверила его, что не имею ничего против его ухода. В саду все задремало в послеполуденной жаре, и я сказала Летману, что с удовольствием посижу здесь над книжкой. А нельзя ли мне потом чуть повнимательнее обследовать дворец? Нет, конечно, не тетушкину половину, но можно ли мне побродить в других местах? Здесь так красиво… Хотелось бы осмотреть… Другого такого случая больше не представится… Нет, конечно, у меня и в мыслях нет нарушить покой тетушки Гарриет… нет нужды даже сообщать ей обо мне…

Мы расстались с обоюдным чувством едва скрываемого облегчения. Когда Летман удалился, забрав с собой поднос, я взяла с кушетки у окна несколько подушек, вынесла их в сад и уселась на краю бассейна в тени густого тамариска.

В воздухе стояла непроницаемая тишина. На ветвях деревьев не шевелился ни один листик, вода застыла гладким сверкающим стеклом, даже цветы поникли под палящим солнцем. На камне возле меня дремала ящерица. Мимо нее, едва не задев крылом, пролетела и опустилась в пыль ошалевшая от жары куропатка, но ящерица даже не повела хвостом. На разбитом камне вполсилы демонстрировал подруге красоту оперения павлин, но подруга на него вовсе не глядела. Среди пурпурно-красных цветов бугенвиллеи, увивавших аркаду, распевала птица. Я узнала старого знакомого, короля прошлой ночи – соловья. Однако голос его звучал чуть по-иному – затишье после бури и яркое мерцание звезд привносили в его песню нотку невыразимого очарования, которая сейчас исчезла. Контрапунктом соловьиной мелодии вступили зяблики и голубка, и соловей, издав трель, больше похожую на зевоту, сдался и замолчал. Я его не осуждаю. Я и сама уснула.

Проснулась я примерно через час. Дворец, окутанный жаркой сонной тишиной, погрузился в ленивую дремоту. Все звуки стихли. Я привстала с подушек – ящерица юркнула в щель между камнями, но куропатка даже не высунула голову из-под крыла. Я отправилась на поиски задней двери.

Нет смысла подробно описывать мои блуждания по дворцовым лабиринтам. Вряд ли стоило ожидать, что на женской половине дворца найдутся ворота, ведущие прямо наружу, однако черный ход, который мы видели, находился как раз в задней половине, и, поскольку гарем со всеми покоями и огромным садом простирался во всю длину тыльной стены, начинать поиски, очевидно, следовало именно отсюда. Скорее всего, потайная дверь была скрыта в рощице возле юго-восточного угла дворца. Выглянув из окна своей спальни, я разглядела из-за угла верхушки тех самых деревьев. Они находились вровень с моим подоконником. Получалось, что сераль выстроен на полтора этажа выше уровня плато. Задняя дверь, по всей видимости, вела в один из коридоров нижнего этажа или на нижнюю площадку одной из бесчисленных лестниц.

Я обшарила всю восточную аркаду, заглянула в самые темные уголки турецкой бани, но нигде не нашла ни лестницы, ни двери, которая могла бы на нее вести, поэтому, побродив еще немного, я выбралась за пределы гарема и принялась обследовать хаотичное нагромождение дворцовых строений и служб.

Скорее всего, дворец не был таким обширным, как мне представлялось вначале, однако он так изобиловал винтовыми лестницами, узкими темными коридорами, крошечными каморками, в расположении которых не было никакой системы, что вскоре я окончательно заблудилась и просто блуждала наугад. Многие покои соединялись друг с другом, образуя запутанные анфилады, и повсюду царило запустение, громоздились горы старого хлама, припорошенные толстым слоем вековой пыли. Каждый раз, наткнувшись на окно, я выглядывала наружу, пытаясь определить, где нахожусь, но многие комнаты освещались лишь потолочными окнами или узкими проемами, выходящими в коридор. То тут, то там попадались окна, пробитые во внешней стене, и я видела окрестные горы. Один из маленьких двориков был даже огражден открытой аркадой, за которой открывался великолепный вид на ущелье Адониса; вдалеке белели покрытые снегами горные вершины, а под ногами стена отвесно обрывалась прямо в бурлящую стремнину. Помнится, одно из окон первого этажа, расположенное в конце длинного темного коридора, выходило на север, в сторону деревни; однако это окно было заперто на засов, а по обе стороны от него находились две тяжелые двери с крохотными окошками, забранными толстой решеткой. Я без труда догадалась, что за этими дверями располагалось не что иное, как тюремные камеры.